Сфера влияния

   Егор, оглянувшись, на неподвижную фигуру Викулова, припустил за почти бегущим впереди сержантом. Тот быстро проскочил короткий коридор, и скрылся за следующей дверью. Проскочив сквозь дверь вслед за ним, Белецкий обнаружил, что находится на вертолетной площадке. Прямо перед ним лучи прожекторов выхватывали из темноты кусок бетонки, на котором стояли три «вертушки» - точные копии того аппарата, на котором они с Карлашем были доставлены с места вынужденной посадки на авиабазу. Машины были уже «под винтами» - ветер, поднятый вращающимися лопастями, гнал в стороны от машин пыль и мелкий мусор, продувая легкое обмундирование Егора насквозь. Сопровождающий сержант махнул рукой в сторону ближайшего борта: «Вам туда». Комм подтвердил его слова, нарисовав на бетонке зелёную линию, заканчивающуюся у распахнутой боковой двери указанного вертоджета. Белецкий, преодолевая сопротивление пробирающего до костей холодного ветра, быстрым шагом устремился к указанной машине.

   Сходу запрыгнув в дверцу, он увидел в тусклом свете плафонов освещения салона пять обращённых к нему хмурых лиц, и одно радостно- удивлённое. Радостно-удивленное лицо принадлежало Сашке Карлашу. Егор от неожиданности на мгновение застыл на месте, но тут в динамиках раздался голос пилота: «Поживее там, садитесь и пристёгивайтесь». Место рядом с Карлашем, к сожалению, было уже занято. Пришлось плюхнуться в ближайшее к двери кресло. Егор оказался в первом ряду, если не считать одиноко стоящего у противоположного борта сиденья, развёрнутого против хода движения. На нём восседал боец в камуфляже средней защиты и со штурмовой винтовкой в руках, напомнивший Белецкому подчиненных майора Перминова, охранявших место вынужденной посадки «Сапсана».

   Как только Егор пристегнул ремни, вертоджет качнулся на пружинящем шасси, и взмыл в небо, почти сразу после отрыва от земли закладывая левый вираж. Через десять минут полета пилот включил для пассажиров внешний обзор. «Протаяли» потолок и стенки грузопассажирского салона. Видимым остался только пол с закреплёнными на нем креслами и большим контейнером позади них. Каждый раз, когда Егор летал на вертоджете с включенным внешним обзором, ему казалось, что он находится на ковре-самолете - настолько полной была иллюзия. Но сейчас включенный наружный обзор был бесполезным. В полседьмого утра осенью на этих широтах ещё темно, да и машина шла, то и дело ныряя в облака. В такие моменты снаружи была видна только клубящаяся темная мгла, периодически озаряемая вспышками бортовых огней. Когда вертоджет выныривал из очередного облака, внизу в слабом свете тонкого серпа Третьей Крепости, или, как её называли на Земле, Элентира, можно было различить бесконечные протоки, озера и озерца, щедро кем-то рассыпанные по местному ландшафту. Время от времени Белецкий с грустью поглядывал в небеса. Ещё недавно он был там, наверху, среди холодно мерцающих на ночном небосклоне звезд. А теперь космос, куда Егор так рвался, так же далек от него, как и в детстве, когда он мог часами смотреть в ночное небо, мечтая когда-нибудь отправиться к звёздам.

   По ходу полёта промерзшее тело будущего штрафника постепенно отогревалось - отопитель салона делал свое дело. Ориентируясь на расположение машины относительно светлеющей части небосвода, Белецкий определил, что вертоджет идёт курсом на северо-восток. Справа впереди и слева сзади можно было время от времени различить навигационные огни ещё двух бортов. Пейзаж внизу было интересно разглядывать первые полчаса, а затем это унылое однообразие Белецкому надоело, хотя видимость постоянно улучшалась - приближался рассвет. Егор снова начал клевать носом - сказывался ранний подъём. Но заснуть не получалось. Оглянувшись, Егор увидел, что его друг мирно дремлет, уронив голову на грудь. И не он один. Кроме Егора и вооруженного сопровождающего, бодрствовали только два пассажира: рыжий краснолицый здоровяк во втором ряду кресел с детской непосредственностью разглядывал детали проплывающего внизу пейзажа, а сидящий рядом с Карлашем поджарый коротко стриженый субъект, на холеном вытянутом лице которого, казалось, была написана его безупречная, уходящая в глубь веков аристократическая родословная, с равнодушием, и как показалось Белецкому, с некоторым презрением к окружающему его плебсу, не мигая смотрел прямо перед собой.

   Этот аристократ живо напомнил Егору покойного Карла фон Ливена с его родовой спесью, а потому он моментально преисполнился неприязнью к очередному спесивому потомку древнего рода. Отвернувшись, Белецкий решил взять пример с большинства пассажиров, и всё же попробовать немного вздремнуть в полёте. Но сон не всё равно не шёл. Егор закрывал глаза, и, посидев так немного, снова их открывал. Снова закрывал... Когда он открыл глаза в очередной, где-то двенадцатый раз, у него возникло ощущение, что что-то не так.