Сфумато

— Да, в голову. Кирпичом сзади. Перелом теменной. Очень серьёзная травма. Вряд ли выжил бы.

— Интересная девочка, — задумчиво произнёс Денис Александрович, — сильная.

Глава 2 Осознанное согласие

Холодный дождь мерзко моросил.

Для тех, кто родился в этих местах, такой дождь просто моросит, но для приехавших сюда, даже после кластера «ЗФИ», и живших до того в Москве, и втайне мечтающих туда вернуться, такой способ литься с неба — мерзок. Ещё не опали листья с деревьев, и самое время для осени золотой, и плевать на избитость и затёртость сочетания — она золотая и должна быть такой здесь тоже, раз мы здесь, думают люди. Но солнца нет уже неделю, и дождь тычет тонкими ледяными иголками в землю, и во всё, что из неё выросло, и в то, что на ней понастроено, и во всё живое. Этот иглопад вечен, уверенность в этом приходит на второй его день, ещё через пару дней листвы на деревьях не остаётся, а через неделю такого дождя она сливается с землёй по цвету, а потом вбивается в неё.

Виктория Марковна не могла к этому привыкнуть. Хмурило и то, что сразу после этих дождей приходил снег, который нужно было терпеть полгода.

Какую-то из зим я не переживу, думала она в такие дни. Скоро такая зима придёт. Может быть и эта. Колени, простуженные на севере, — как она стала нейтрально называть острова, где провела годы, — особенно остро ныли поздней осенью, которая, впрочем, наступала здесь рано.

— Меня лишили московской осени, — сказала она вслух.

Станислав, который сидел напротив за кухонным столом, вскинул взгляд и сразу опустил.

Выстрелил, недавно так начал, после того случая с сыном тракториста, подумала она. Отец так не делал. Тот смотрел прямо на собеседника, всегда чуть улыбаясь, даже если был раздражён. Станислав был жёстче. Среда определила сознание.

— Ещё чаю? — предложила Виктория Марковна.

— Благодарю вас, — ответил Станислав.

А вот вежлив природно, улыбнулась Виктория Марковна про себя. Порода.

Обычно после этого Станислав начинал собираться. Но сейчас он сидел на привычном месте, положив сложенные ладони на стол перед собой.

— Нам надо поговорить. Мы так и не поговорили серьёзно за лето, — произнёс он.

Они действительно не поговорили.

В тот вечер, уже почти ночью, когда Станислав с Машей пришли к Виктории Марковне, сначала была радость. У всех.

Радовалась Виктория Марковна: она любила Стаса и начала привязываться к Маше — та оказалась умной и, что важно, любящей. Ещё важнее было то, что любила ненавязчиво и даже интеллигентно, и это контрастом смотрелось на фоне её сверстниц, торопящихся истратить молодость и сыграть в лотерею беременности и раннего брака.

Радовался Иван Павлович и изрядно выпил, даже спел под утро «Рановато расслабляться операм». Приходить, правда, потом перестал.

Радовался Давид, нутром чуял, что получилось всё правильно, хорошо всё вышло.

Лида щебетала и смеялась, но Виктория Марковна, глядя на неё, видела ту, настоящую, ледяную Лиду. И та глубоко запрятанная Лида тоже радовалась.

Несколько минут попереживали о Семёне Ефимовиче. Всплакнула Маша, державшаяся всё это время. Но все уже знали всё, потому смерть агронома отошла и стала просто задачей на следующие дни — забрать тело из морга, одеть, похоронить, справить поминки, на которые, впрочем, почти никто не пришёл, только несколько сердобольных колхозниц. Не явились даже, как обычно это бывает, записные пьяницы.

Маша молчала в тот вечер. А Стас пояснил коротко: «Я — сын чуждого. Усыновлённый помилованной. Подконтрольный. Поэтому приехала группа УПБ. Разобрались, обоюдная драка, лёгкие телесные. Степан умер от плохого самогона. Ему не повезло просто. Меня и Машу отпустили, так как потерпевшего нет».

Лида во время этого рассказа остановилась, выслушала и едва заметно кивнула, словно зафиксировала в памяти. И снова начала улыбаться и щебетать.

— Мы уезжаем скоро. — Станислав прервал размышления Виктории Марковны.

Резко прервал. Она ожидала, что разговор будет, что Стас расскажет о событиях тех дней. Понимала, что всё не так, как сказал Станислав, а так, как могут рассказать он, Маша или Лида. Но они молчат и живут, будто ничего не произошло.

От этих трёх не было ничего — ни желания поговорить, ни обмолвок.

Опасалась Виктория Марковна домогательств друзей Степана, которые могли угрожать Стасу с Машей, но этого не произошло. Не только не угрожали, но и держались на расстоянии и даже начали с ней самой здороваться, и здороваться вежливо — по имени и отчеству.

Жена арестованного и отправленного неизвестно куда за гомосексуальную связь с колхозным агрономом Василия Пуховцева оформила развод и скоро сошлась с другим трактористом, с такими же большими кулаками и таким же красным лицом, который ради неё бросил свою жену, такую же серую и измождённую.

Время шло, и несостоявшийся разговор отодвинулся из планов в намерения, а затем — в отложенные надежды. К чему бередить пройденное, пусть оно утечёт в песок, решила Виктория Марковна. Но не утекло.

— Куда мы уезжаем? — спросила она, стараясь поймать взгляд Станислава.