Сфумато

…За окном уже светало. На лестничной клетке по стеклам окна медленно стекали струйки дождя, и была слышна тихая дробь капель по ржавой жести подоконника.

– Все, пора спать, – шептала Дуся. – Вы поспите, а мне еще работать. – Застегнув халат, она пошла по коридору, оставив меня одного. Не знаю, догадывалась ли она о моей симуляции, и, видимо, никогда так и не узнаю.

Я в каком-то блаженном изнеможении поплелся, шаркая больничными тапочками, в свою палату № 6, лег на кровать, закрыл глаза и под прерывистый храп Гурама стал медленно погружаться в сон. Что может быть приятнее, чем прислушиваться к ночным звукам? Днем мы их не слышим. Но ночью и звонки последнего трамвая, и стук дождя по стеклу, и гудки машин – все они как наркотик, который обволакивает тело и сознание сладкой дремотой. Порой ты даже на какое-то время забываешь, где находишься. И только собрав остатки памяти, постепенно осознаешь географию своего местонахождения, начинаешь медленно перебирать в голове события прошедшего дня, а они, как в броуновском движении, снуют, не соблюдая очередности. Ты усилием воли стараешься как-то организовать этот хаос, но, осознав безнадежность, да и ненужность этого порядка, медленно отдаешься сну.

Утром я вдруг обнаружил, что не могу найти свой больничный халат. До обхода врача оставалось всего двадцать минут. Меня охватила паника. В кармане халата лежала пачка сигарет, где хранились таблетки эфедрина. Не бежать же для приема дозы во двор к моему тайнику! И тут вдруг я вспомнил про Красилу. Сунув ноги в тапки, я помчался к нему.

– Что случилось, солнышко? – пробурчал он сонно.

– У тебя нет лишней пачки? – спросил я шепотом, чтобы не разбудить больных на соседних койках.

Он полез в тумбочку, долго копался и, наконец, подняв свою кудрявую голову, грустно объявил:

– Солнышко, у меня только пять таблеток – на сегодняшнее утро.

Я снова бросился в свою палату. Где же может быть этот проклятый халат?! Вбежав в палату, я увидел Дусю. Она сидела на моей прибранной ее руками кровати, а рядом покоился аккуратно сложенный халат.

– Простите ради бога, но ночью было так холодно, что я взяла ваш халат, чтобы накрыться. Видите… Вы меня согревали, и я как будто спала с вами. Ну, а теперь пойду, – сказала она грустно, – пора сдавать смену.

Как только она исчезла за дверью, я сунул руку в карман халата, достал дрожащими руками пачку «Дуката». Таблетки были на месте. Видела ли их Дуся? Скорее всего, да, но узнать мне этого так и не довелось. Не знаю почему, но в больницу она больше не приходила. То ли что-то произошло в ее жизни, то ли она уехала, заболела… Может, испугалась отношений с дезертиром, не желая попасть под статью Уголовного кодекса. Все это были мои домыслы, а что было на самом деле, одному только богу известно.

Жизнь в больнице шла своим чередом. Лениво и монотонно текли дни и ночи. Пошел второй месяц моей Боткинской осени. Красилу выписали пару недель назад с удачным диагнозом «скачущая гипертония», и теперь я видел его уже в роли визитера. Они с Мариночкой навещали меня, исправно доставляя эфедрин, так как потребность в нем увеличивалась в геометрической прогрессии. Оба выглядели как счастливая пара. Гурама выписали по его собственной просьбе. Он все-таки не выдержал и сдался. Мы с ним тепло попрощались. Последней его фразой было: «Прости, ара, не могу больше, а!» Он оставил мне свой адрес и номер телефона, а также совсем истрепанную «Камасутру».

Даже Князевский был выписан с подтвержденным диагнозом «диабет», который позволял ему получать пенсию по инвалидности какой-то там группы. Я же с нетерпением продолжал ждать приговора, все больше и больше впадая в зависимость от зелья, которое с жадностью заглатывал каждое утро в туалете. Принимая таблетки, я заметил, что почему-то упорно смотрю на себя в грязное, забрызганное сортирное зеркало, пытаясь, видимо, запечатлеть все моменты своей героической эпопеи. Пожалуй, в тот момент я в самом деле ощущал себя героем, вступившим в борьбу с Голиафом.

Правда, я еще не знал, чем кончится этот поединок. Но сам факт, что я добровольно сражался с противником, который во много раз превосходил меня по силе, сознание отчаянной смелости вызывали уважение к самому себе. Видимо, поэтому хотелось увидеть хотя бы в зеркале физиономию небритого героя, в котором я с трудом узнавал себя.

В один из дождливых осенних дней медсестра объявила о приближении к моей палате № 6 комиссии. Причем нет, это не был обход дежурного врача, это был консилиум. Я стал просчитывать возможное артериальное давление по количеству и интенсивности щекотания в коже головы, но процесс был внезапно прерван распахнутой дверью. В палату вошли люди в белых халатах.