Сгинь!

Одновременно с этим начали долбиться во входную дверь, да так громко, что того гляди – выломают. Дверь предательски трещала. Дверь предательски ходила в ржавых петлях. Петли скрипели: «Мы долго не протянем!»

Ольга сжалась под одеялом и зашептала судорожно:

– Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да пребудет воля Твоя, да приидет Царствие Твое. Аминь. Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да пребудет воля Твоя, да приидет Царствие Твое. Аминь. Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да пребудет воля Твоя, да приидет Царствие Твое. Аминь.

Ненабожная Ольга знала лишь одну молитву. Да и ту не целиком, а лишь начало. Вот и шептала ее по кругу, повторяла без конца: «Иже еси… на небеси… святится… Отче наш… наш… да святится имя Твое… да святится… Аминь. Аминь. Аминь».

Пыталась креститься, да путала руки. Вспоминала, что нужно правой, правая тяжелела и не слушалась. Крест до конца не доводила, ход обрывался посреди груди. Три сложенных пальца не донести до плеча. Получался не крест, а какая-то наискось.

Стук не прекращался, несчастная деревянная дверь трещала, дрожала, грозилась не выдержать и впустить монстра. На крыше шумело, на крыше скакало, на крыше выло и рвалось через печную трубу в избу.

Еще и проклятый мужчина не слышит ни черта! Не встанет, не защитит Ольгу, себя самого не защитит. Храпит себе громко, размеренно, словно вторит разразившемуся шуму.

А звуки-стуки-бряки-шорохи все нарастали и нарастали. Изба превратилась в один большой грохот. Еще немного, и ворвется внутрь мертвец, схватит женщину, изломает всю, вышибет дух, призовет к себе, заставит и ее стучать по чужим избам, шуметь по другим крышам. Еще немного – и не станет Ольги.

Еще немного, и Ольга сойдет с ума.

Вдруг все смолкло. Так же резко, как и началось.

Перепуганная Ольга выждала, а затем приоткрыла одеяло. К ней под занавеску нырнули розовые лучи.

Рассвет. Спаситель.

Еще один некрест наискось вдоль вздымающейся женской груди.

Наутро мужчина проснулся бодрым, свежим.

Ольга смотрела на него и думала: «Неужели он действительно ничего не слышал? Или все же затаился у себя в уголке, забился тоже под одеяло от страха и не высовывался?»

* * *

Утро разогнало ночные страхи, рассовало их по углам, забило солнцем под избу. От тревожной ночи не осталось ни следа, ни вздоха.

Наскоро хлебнув чая, Ольга выскочила из дома. Сон то был или явь? Явь или сон?

Ни возле дома, ни вокруг него нет следов – сплошные сугробы.

Ольга покосилась на труп: его занесло, намело белый рыхлый саван. Проклятый снег! Сообщник монстров и мертвяков. Замел следы преступления.

Но с крыши-то должно было все обвалиться, попадать на землю: не могла же после такой буйной ночи остаться в целости снежная шапка, наросшая на избе за зиму.

Ольга отошла на несколько шагов, задрала голову: вот она, крыша, целехонька, а шапка чуть съехала набок, но то, скорее, от снежной тяжести.

Не могло же все это Ольге привидеться-послышаться!

Она же не сошла с ума.

Или сошла?

Ольга сходила в дом, вернулась оттуда с метлой, принялась обхаживать труп, освобождая от снега, и приговаривать:

– Ты уж прости, что я тебя метлой, но руками холодно.

Замерла вдруг, задумалась – отчего заговорила чуть ли не нежно с мертвецом. Он ночью стоял под окном, смотрел, скрипел, стучал. Пугал ее. Ольгино сердце уходило в пятки, потом подпрыгивало до горла и вновь начинало путь к самому низу. К пяткам – до горла. К пяткам – до горла. Чудом не вырвалось.

Но утром мертвец безобиден, при свете дня он и не вздумает хоробродить. И вдруг решила Ольга, что не по ее душу мертвец приходил, не ее высматривал – мужчину. Зачем же ему Ольга? Безобидная, беззащитная, случайно тут оказалась, рядом постояла. Чем могла прогневить?

Мертвецу нужен виновник его смерти. Мертвецу нужен мужчина. Это его он по стеклу выскребал. Это ему он стучал. Это к нему пытался залезть через трубу.

А виновник все прохрапел.

Ольге же мертвеца теперь нужно задобрить, чтоб не вздумал впредь по ночам ее пугать. Чтоб встал в полночь, глянул в окно, не увидел своего обидчика и успокоился.

Женщина посмотрела на труп и спросила:

– И чем же тебе угодить?

Ответ тут же нашелся. Ольга скользнула в дом, воровато озираясь, чтобы сосед не застукал, подошла к шкафу, села перед ним на колени, вновь по сторонам посмотрела – не видит никто. Достала бутылку водки, спешно налила ее не то в пробку металлическую, не то и впрямь в стопку, просто странную.

Оглянулась. Не видит. Бутылку обратно засунула, да подальше, чтоб не нашел сосед. Шкаф закрыла тихонько, чтоб не хлопнул.

Откопала сухарь, прикрыла им пробку-стопку, чтоб не разносился водочный дух. Пронесла по улице, поднесла мертвецу. Воткнула в сугроб.

Сначала нужно поминаемого освободить от снега, а то некрасиво как-то.

Еще раз прошлась по трупу метлой. Очистила. Взглянула на мертвеца. Сдвинулся, что ли? Вчера вечером ноги у него лежали вместе, а теперь широко расставлены. И голова словно бы чуть набок наклонилась. Да и весь труп изначально был прямехонек, что бревно, а тут какой-то изгиб в теле появился. Едва заметный, но все же.