Сгинь!

Ольга выглянула из-за широкой спины мужчины и впервые увидела ее – избу. Та ей сразу приглянулась. Какое-то ощущение, что здесь их ждали. Не хватало только уютного дымка из трубы, предвещающего долгожданное тепло и, например, пирожки. Допустим, с грибами. С чем же могут быть лесные пироги? Еще с ягодами, в северных лесах полно брусники, но все же грибной аромат так сводил с ума, что ни о чем другом не думалось.

Забор вокруг избы покосился, сам дом местами подгнил, внутри все было пыльным, грязным, темным, но ощущение бесконечного уюта оттого не улетучилось. Да и беда ли эта пыль?

Ольга обвела взглядом избу, вспомнила, как прогоняла в день прибытия мотыльков, сметала из углов жирные паутины. Она таких отродясь не видела. Пыль была всюду – в белье, одеялах, подушках, на полках, на лавках, под лавками, на окнах, на печи, на потолке, на стенах. Через несколько часов – в ноздрях и волосах самой Ольги. Пыль под стать паутине тоже оказалась тяжелой: утрамбовывала сама себя годами, с песком, приносимым через щели сильными ветрами, смешивалась.

А сколько было выкинуто хлама, переворошено чужих вещей. В шкафу-гробине чего только не нашлось: заржавевшие патроны, полусгнившие коробочки, старые тряпки, перепачканные мазутом, таблетки с истекшим сроком годности, спички с облезшими головками и куча прочего хлама.

Стояла тут и бутылка водки, та самая, про которую вспомнила женщина, задабривая мертвеца.

Ольга в водках не разбиралась, но вроде эта нормальная: на белой этикетке красный курсив «Столичная». Название знакомое. Поверх него неровно наклеен белый кусок пластыря, на нем выведено: «АЙ! УБЬЕТ». Шутка такая? Кто-то пометил свою бутылку? Оставил послание соседям: мое, не трогать без меня?

Ольга отвинтила крышку, приложила горлышко к носу: пахнет спиртом, не выветрился. Женщина пожала плечами и сунула бутылку обратно в шкаф: спирт в хозяйстве может сгодиться. Но припрятала подальше, чтобы сосед не нашел, вдруг он под алкоголем буйствует.

Остатки пыли и грязи смывала речной водой, в которую щедро налила белизны. Пахло словно в больнице, но то был запах чистоты. Тогда же впервые выволокла на улицу подушки, одеяла, покрывала, половики и долго колотила их палкой.

А теперь все! Хватит! Никаких уборок больше.

Мужчина бунт заметил, но унимать не стал. Не знает он, как с женскими бунтами справляться. Поступил как умеет: взял лыжи, рюкзак на пятьдесят литров, оделся потеплее, сообщил:

– Я за продуктами.

И ушел.

* * *

Ближайший к ним поселок, оставшийся для Ольги безымянным, находился в трех-четырех часах лыжного ходу от их обители. Тут от скорости лыжника зависит.

Возможно, Ольга и глянула на указатель мельком, когда брели они мимо того в лес. Возможно, даже не мельком. Но запомнить название не удосужилась. Зачем? И в поселок заходить незачем. Подумаешь, не увидела толпу однотипных деревянных домов под серыми шиферными крышами, пропустила четыре пятиэтажки, не узнала, что здание администрации поселка – двухэтажное и желтое, но, несмотря на это, местные называют его «Белым домом». Ничего страшного, все необходимое сосед закупал без нее. Не нужно Ольге бегать от «Продуктового» до «Магазина № 1», а потом в «Хозтовары».

В поселок мужчина ходил раз в три недели. Зачем собрался сейчас? Ведь неделю назад был. Продуктов хватало.

– «Роллтонов» куплю, а то жрать нечего, –  ответил он на этот Ольгин вопрос.

Допытываться не стала. «“Роллтонов” куплю» – это ж ей в укор. Вот только ей ничуточки не стыдно.

Ушел мужчина быстро, торопясь.

Ольга его взглядом проводила: встала в дверном проеме и долго-долго смотрела вслед, пока мужчина не исчез, не растворился в соснах вместе с лыжами, пятидесятилитровым рюкзаком и всеми своими тайнами.

Что это сосед вдруг сорвался с места? Не надумал ли бросить Ольгу тут посреди лесов один на один с трупом? Великие снега обступили избу. И даже если они превратятся в наст, все равно не пропустят Ольгу к людям. Едва ступит она, как потрескается, разверзнется, затянет вниз.

Погибай, замерзай, несчастная!

Еды ей хватит недели на две, может, на три, а если чуть экономить, то с месяц, может, и протянет. Потом растает снег, убегут суетливые ручьи, просохнет земля, и уйдет Ольга по лесным тропам подальше от проклятой избы, от трупа, который тоже непременно оттает, начнет разлагаться и вонять.

Но не знает Ольга леса, не ведает его троп. Привел ее, доверчивую, сюда мужчина. Заблудится Ольга, заплутает, вовек к людям не выйдет. Вот и выбирай: потеряться в лесу или сгинуть в избе?

А что, если он ее сдать надумал? Доберется до поселка, найдет полицию, расскажет там, что Ольга неизвестного мужчину убила. А полиция возьмет да и поверит. Приведет он полицию в избу, выволокут Ольгу под белы рученьки, и не видать ей никогда больше света белого.

Белее, чем рученьки, под которые ее выволокут.

– Вот мразь! –  сказала Ольга вслух и плюнула на землю.

Сама придумала, сама разозлилась, сама плюнула. А земле сносить.

Делать нечего. Бежать некуда. Хорониться негде. Разве что вон к трупу под лапы еловые улечься.

Он