Сгорая дотла

Лечение началось на следующей неделе. Каждый день я ездил в Траверс, позволяя им накачивать себя токсинами, чтобы избавить собственное тело от больных клеток. Ослабленный и дрожащий, я склонялся над унитазом, когда меня мучила тошнота от химии, которой пичкали мой организм, чтобы убить то, что я даже не мог увидеть.

Я постоянно думал об Оберн. В те редкие моменты, когда пот не застилал мне глаза, и я и мог на чем-то сконцентрироваться, перестав трястись, я читал. Читал “Лолиту”, “ На маяк” и “И восходит солнце”. Я заполнил ее книжный шкаф книгами, которые она любила. И я выжил.

Глава 28

Ко второй неделе лечения все в городе знали, что я взял отпуск. Мел звонила мне днем и ночью, но все ее звонки я отправлял на голосовую почту. Вскоре она переполнилась и места для новых сообщений больше не осталось. Мне хотелось выбросить свой телефон, но где-то в глубине души я надеялся, что она позвонит.

Но увидев ее имя, высветившееся на экране, я удивился.

- Оберн, - ответил я дрожащим голосом, лежа в кровати с книгой в ослабших руках.

- Почему ты взял отпуск? - перешла она сразу к делу. Я бы разозлился, если бы ощущение безграничного счастья не затмило все остальное.

- Я тоже рад тебя слышать, - промямлил я, моментально забыв обо всем, кроме нее.

- Ты в порядке? - От ее взволнованного голоса внутри меня что-то растаяло. Я скучал по ней. Черт, казалось, что у меня в груди была дыра, так сильно я скучал по ней.

- Нет, не в порядке, - я не мог ей больше лгать. Я жалел об одном из того, что случилось этим летом – о собственном молчании, и это чувство преследовало меня.

- Что происходит? - Нотки страха проявились в ее голосе.

- Можешь приехать?

Оберн появилась у моей двери менее чем через два часа. Она обнимала меня, пока мы вместе плакали у меня на диване. Гладя ее по спине, я рассказал обо всем, включая сроки лечения и прогнозы. Наконец, я признался, что летом уже проходил через это.

- Почему ты не сказал мне? - Ее ресницы отяжелели от слез.

- Я не знал, каким будет результат, Оберн. И все еще не знаю. Я не могу обещать тебе вечность, - тихо сказал я.

- Рид, - выдохнула она, и слезы снова полились у нее из глаз. Она взяла мое небритое лицо в ладони. - Мне плевать на вечность. Вечность относительна. Я останусь с тобой, потому что я люблю тебя. - Она нежно поцеловала меня в пересохшие губы, и мое сердце болезненно сжалось.

- Ты не можешь остаться, - прошептал я, и эти слова разрывали меня на части.

- Очень жаль, потому что ты застрял тут со мной, - улыбнулась она, вытирая слезы.

- Я не позволю тебе. Рак это ужасно. Химия разрушает тебя. Мне приходится принимать пищевые добавки, потому что большую часть времени не могу удержать в себе что-либо! Не хочу, чтобы ты это видела. Не позволю. - Отстранившись, я встал и стал расхаживать по комнате, но быстро понял, что это не лучшая идея. Мышцы запротестовали, и комната поплыла у меня перед глазами. Подойдя к французской двери, я облокотился о прохладное стекло.

- Ты должна уйти, - прошептал я, снова злясь из-за того, что рак забирал все, что мне дорого. Зрение затуманилось и все вокруг потемнело, когда я взглянул на слепящее солнце.

- Рид! – это последнее, что я услышал, прежде чем провалиться в темноту.

Глава 29

Оберн осталась со мной до конца химиотерапии. Она ходила со мной на каждую процедуру, держала меня за руку, когда дрожь сотрясала мое тело, и успокаивала, когда я задыхался, лежа на полу ванной комнаты в три часа утра, даже если это означало для нее пропустить занятия. Мы часто спорили об этом, но видя любовь и заботу в ее глазах, я сдавался. Она все лето заботилась о своей бабушке, и в душе была сиделкой. Поэтому я позволил ей заботиться обо мне.

Наступил апрель, и на мой двадцать девятый день рожденья мы побрили мне голову и устроились перед телевизором, чтобы посмотреть бейсбол и попробовать морковный пирог, приготовленный Оберн. Мне едва удалось проглотить кусочек, прежде чем мой желудок запротестовал. И все же, это был мой самый лучший день рожденья.

В мае Оберн официально переехала ко мне. Она, наконец, призналась, что история, над которой она работает, была о нас. Несмотря на то, что она так и не позволила мне прочесть ее, я всячески поощрял Оберн. Временами мы работали вместе, веселясь. Я умолял ее опубликоваться, но в ответ она лишь пожимала плечами, говоря, что это слишком личное. Каждый день я не уставал повторять ей, как надеюсь, что однажды она передумает.

Мел появилась у нас на пороге на последних неделях моего лечения, в день, когда нас официально развели. Ей хватило одного взгляда на мою лысую голову, чтобы разрыдаться. Она просила прощения за то, что не пришла раньше, и несла всякий вздор на подобии: “Я не бы вынесла, видеть тебя таким, это душераздирающе”. Когда она ушла, мы с Оберн закатили глаза и рассмеялись, благодарные судьбе за то, что Мел и ее неиссякаемый негатив остались позади.