Сгоревшая жизнь

Даже с большим энтузиазмом, чем я, они взялись продумывать, как будет устроен наш приют. Мне не хотелось лишний раз появляться в опустевшем и гулком от уныния отцовском доме, и я отправила мальчишек одних. Сережка нарисовал план каждого этажа, и они составили перечень, в каком крыле что будет расположено, учитывая гостиницу для хозяйских собак, которым потребуется платная передержка, и несчастных женщин, сбежавших из собственной жизни.

Участок ребята тоже зарисовали и прикинули, где поставить утепленные вольеры для собак, в каком углу соорудить площадку для выгула.

– А ОКД они у нас будут проходить?

– Слушайте, их подальше или поближе к детскому городку?

Мне хотелось, чтобы дети подружились с собаками, и я решила, что в моем приюте буду принимать только единомышленниц. Имею же право?

Пока мы старались не заглядывать в отдаленное будущее и не гадали, что станет с собаками и с нами, когда кончатся деньги от продажи Никиткиной квартиры. Это же миллионы! Разве собаки могут столько сожрать? На крайний случай у нас оставалась моя квартира… Надеюсь, к тому времени я отойду настолько, что смогу поселиться в доме отца вместе со всей этой сворой собак, друзей и жертв абьюза. Собачья гостиница была небольшим подспорьем в нашем деле… А на квартиру Артура мы не покушались – вряд ли его устроит такая компания! Но мы договорились с ребятами, что у нас будет гостевая комната на случай, если Артур или кто-то другой останется переночевать.

Думать о том, что через несколько лет он вообще перестанет интересоваться моей жизнью, мне было невмоготу.

Когда Артур сообщил мне, что Яне отдали тело сестры, я тут же позвонила Никите, ведь это был вечер пятницы, значит, в воскресенье мы могли отправиться в Щербинку. Серега, конечно, увязался с нами, они теперь были неразлучны. И это меня только радовало, ведь они спасались друг другом. Я со своим одиночеством уже сжилась настолько, что мне никого не хотелось впускать в свою жизнь. Кроме Артура, конечно… Он, как и раньше, заезжал ко мне утром с круассанами и поднимал ни свет ни заря, хотя мне абсолютно нечем было заняться.

– Пиши, – строго приказал он, когда я показала ему новый рассказ. – У тебя получается, Сашка. Правда. Мама гордилась бы тобой.

О чем бы мы ни говорили, мама присутствовала во всем, и я была безмерно благодарна Артуру за то, что он дорожит памятью о ней ничуть не меньше.

Когда он улетел на работу, я убрала со стола, помыла чашки и разноцветные тарелочки, которые Артур купил специально, чтобы с утра у меня поднималось настроение. На них были такие замысловатые загогулины, что можно было долго рассматривать их и дорисовывать фантастические образы.

Потом я с некоторым страхом вошла в свою комнату и, забравшись на диван, открыла ноутбук, чтобы еще раз перечитать рассказ «Единственный поезд», написанный позавчера. Я и не ждала, что Артур прочитает так быстро… В этой короткой истории неожиданно для меня самой слились нынешний сентябрь, моя тоска по собаке и невидимая печаль, разлитая в воздухе:

«Уже исходил дождями сентябрь, когда Дюк хоронил свою собаку. Он нес на руках окоченевшее, так и не успевшее вырасти тело Рэя, и тот покачивал головой в такт шагам: да, да, я все понимаю…

Отвергнув мысль о том, чтобы упаковать тело в мешок и тащить не Рэя, а так – поклажу, Дюк озадачивал редких прохожих, которые потом глядели ему вслед, пряча побледневшие от близкого дыхания зимы лица.

Он принес Рэя в бор и уже здесь укутал его в мешок от дождя, чтобы тот мог спокойно дождаться, пока хозяин соорудит могилу. Копать было трудно, то и дело встречались жилистые сосновые корни, а Дюк не догадался захватить с собой топор. Можно было сбегать домой, но он боялся оставить Рэя одного: по бору часто шастали подростки и могли обидеть щенка. Он принялся яростно рубить корни лопатой, приговаривая: “Мало тебе, Дюк, мало!” От боли, разраставшейся с того мига, как Рэй затих у его колен, страдальчески оскалив едва сменившиеся зубы, Дюк быстро слабел и только громче всхлипывал на взмахе: “Так тебе… Так тебе…”

В смерти Рэя он считал повинным только себя: если б он зарабатывал побольше, если б половина зарплаты не уходила на алименты, если б не поскупился поставить прививки, щенок был бы сейчас жив.

Он швырнул лопату и поплелся к Рэю. Сунул в мешок руку, погладил холодную гладкую шерсть.

“Даже подшерстка у доберманов нет, – подумалось ему некстати. – Озябнет…”

– Никогда, – каркнул над головой ворон, и изо рта Дюка брызнул хриплый вопль.

За деревьями кто-то весело прокричал:

– Бегом, бегом! Уже насквозь мокрые!

Дюк отшатнулся от Рэя, прикрыл его мешком и вернулся к могиле.

Засыпая щенка землей, он уже не плакал, старательно отделывая могилку, чтоб не затерялась.

“Памятник бы поставить, – думал он, шагая к дому. – Настоящий, мраморный. Да хоть железный… Только где взять деньги?”

Дождь уже утих, но Дюк не усмирял шага.

– Дюк, – окликнули его во дворе. – Ты чего с лопатой? Клад искал?

Он не обернулся, забежал в свой подъезд.

“Все Дюк, – мрачно подумал он. – Скоро уж сорок лет, а никак до Дюкова не вырасту”.