Сговор остолопов

Через несколько фраз мысли патрульного Манкузо начали блуждать. Он выглянул в щелочку дверцы, которую всегда оставлял приоткрытой на дюйм-другой, чтобы видеть кто пользуется писсуарами, уборными и ящичком с бумажными полотенцами. Возле кабинок стоял тот самый мальчишка, которого Манкузо, кажется, видел здесь каждый день. Патрульный наблюдал, как его изысканные сапоги перемещаются взад-вперед от кабинок к ящичку. Потом мальчишка прислонился к кабинке и начал что-то рисовать себе на запястьях шариковой ручкой. Тут дело нечисто, решил патрульный Манкузо.

Он распахнул дверцу и направился к пареньку. Подавляя кашель, он попробовал спросить как можно дружелюбнее:

— А что эдо ды дам на дуке пишешь, пдиятедь?

Джордж метнул взгляд на монокль и бороду, вдруг замаячившие сбоку, и ответил:

— А ну пошел от меня к чертям собачьим, пока по яйцам не получил.

— А ды выдови подытыю, — поддразнил его патрульный Манкузо.

— Еще чего? — сказал Джордж. — Вали отсюда. Я не хулиганю.

— Подытыи боижзя?

Джордж не очень понимал, что это за недоумок. Наверняка, такой же псих, как тот торговец сосисками.

— Слушай, придурок, шевели костями. Мне еще только фараонов тут не хватало.

— Де дадо, да? — лучезарно осведомился патрульный Манкузо.

— Нет, да и такому обсосу, как ты, — тоже не надо, — ответил Джордж, разглядывая слезящийся глаз за стеклышком монокля и сопли в бороде.

— Ды адездован, — закашлялся патрульный Манкузо.

— Чего? Парень, да ты совсем умом тронулся.

— Патдудьный Бадкудо. Под пдикдыдием. — Перед прыщами Джорджа сверкнула полицейская бляха. — Пдойдем зо бдой.

— Ты меня это за что, к чертовой матери, арестовал? Я тут стою себе и все, — нервно запротестовал Джордж. — Я ничо не сделал. Да что ж это такое, а?

— Ды пододдеваем.

— Подозреваем в чем? — в панике завопил Джордж.

— Ага! — захлебнулся соплями патрульный Манкузо. — Даг ды в замом деде боижзя!

Он попытался было схватить Джорджа за руку, чтобы надеть наручники, но тот выхватил у него из-под мышки «Утешение философией» и изо всех сил шарахнул книгой патрульного в висок. Игнациус купил крупное, элегантное ограниченное издание английского перевода, и все пятнадцать долларов его цены обрушились патрульному Манкузо на голову с силой словаря. Патрульный нагнулся подобрать выпавший из глаза монокль, а выпрямившись, увидел, как мальчишка проворно выскакивает из дверей уборной с книгой в руке. Он хотел было пуститься в погоню, но голова пульсировала от нещадной боли. Он вернулся в кабинку — передохнуть и погрузиться в еще большее отчаяние. Что же он скажет миссис Райлли о книге?

Джордж поскорее открыл дверцу в камере хранения автобусной станции и вытащил коричневые пакеты, которые там оставлял. Не закрыв ячейку, он выскочил на Канальную улицу и зазвякал пряжками к деловому центру города, оглядываясь, не следуют ли за ним монокль с бородой. Но за спиной никакой бороды не было.

Вот непруха так непруха. Этот замаскированный агент будет шибаться по автобусной станции весь день, его искать. А завтра? На автостанции уже небезопасно; туда уже ни-ни.

— Черт бы побрал эту мисс Ли, — вслух выругался Джордж, не сбавляя шага. Не будь она такой сквалыгой, так бы не получилось. Уволила бы этого кренделя, и он как и раньше бы пакетики забирал — в два часа. А тут — чуть не замели. А все потому, что ходи, проверяй пакетики на автостанции, таскайся с ними по два часа каждый день. Ну куда еще такую парашу засунешь? А с собой таскать весь день — так и устать недолго. Мать дома торчит все время, туда с ними и не сунешься.

— Прижимистая сука, — бормотнул Джордж. Он подоткнул пакеты под мышку и тут понял, что прихватил с собой книгу замаскированного шпика. У фараона увел. Тоже хорошо. Мисс Ли просила его книжку принести. Джордж посмотрел на название: «Утешение философией». Ну, вот ей и учебник есть.

* * *

Санта Батталья попробовала картофельный салат, облизала ложку и аккуратно разместила ее на бумажной салфетке рядом с блюдом. Высасывая из зубов лохмотья петрушки и лука, она сообщила портрету матушки на каминной доске:

— Им понравится. Никто больше такого картошного салатца не готовит, как Санта.

Гостиная была почти готова к вечеринке. На шкафчике старого радиоприемника выстроились две квинты «Старых Времен» и коробка с шестью бутылочками «Севен-Апа». Фонограф, взятый напрокат у племянницы, восседал на вымытом линолеуме в центре комнаты, шнур от него поднимался к люстре, куда его подключили. Два гигантских мешка картофельных чипсов покоились в углах красного плюшевого дивана. Из банки оливок на жестяном подносе, установленном на сложенной и накрытой покрывалом раздвижной кровати на колесиках, торчала вилка.

Санта схватила с каминной доски рамочку с фотографией древней и недружелюбной на вид старухи в черном платье и черных чулках, стоявшей в переулке, заваленном устричными раковинами.