— Что ты хочешь сказать — «цыкыле»?
— Если вы не прекратите досаждать мне, я окрещу форштевень вашего сломанного «плимута» бутылкой вина из духовки, — фыркнул Игнациус.
— Подрался с какой-то бедненькой девчоночкой на улице, — сокрушенно вымолвила миссис Райлли. — Нет, ну какой ужыс, а? Да еще прям перед своей тележкой сосысок. Игнациус, мне кажется, тебя нужно полечить.
— Ну так я собираюсь смотреть телевидение, — сердито отозвался Игнациус. — Близится программа «Мишка-Йог».
— Погоди минуточку, мальчик. — Миссис Райлли поднялась с пола и вытащила небольшой манильский конверт из кармана кофты. — Вот. Это тебе сёдни пришло.
— О? — с большим интересом спросил Игнациус, выхватывая у нее бурый конвертик. — Я воображаю, что вы уже выучили его содержимое наизусть.
— Ты б лучше руки в ракывину сунул, да царапки свои отмочил.
— Они могут подождать, — ответил Игнациус, раздирая конверт. — М.Минкофф, очевидно, ответила на мое послание с весьма неистовой поспешностью. Я отчитал ее довольно-таки злобно.
Миссис Райлли села, закинув одну ногу на другую и печально покачивая в воздухе белым носком и старенькой черной модельной туфлей, пока изжелта-небесные глаза сына шарили по разорванному пакету из универмага «Мэйсиз», на котором было написано письмо.
Господа:
Ну, наконец-то я хоть что-то услышала от тебя, Игнациус. И что за мерзкое, тошнотворное письмо ты мне написал. Я не стану вдаваться в шапку «Штанов Леви» на этом бланке. Вероятно, таковы твои представления об антисемитских шуточках. Хорошо, что я выше оскорблений на таком уровне. Я никогда не думала, что
Твои замечания по поводу моей лекции явили мне твою мелочную ревность, которой я не ожидала от человека, утверждающего широту своих взглядов и невовлеченность. Лекция уже заинтересовала некоторых моих идейных знакомых. Один из них обещал прийти сам (и привести несколько очень смышленых друзей) — он мой новый блестящий деловой знакомый, с которым я вступила в контакт на линии Джером-авеню в час пик. Его зовут Онга, и он студент из Кении, учится по обмену в Нью-Йоркском Университете, пишет диссертацию о французских символистах XIX в. Ты, разумеется, не поймешь и тебе не понравится такой блестящий и идейный парень, как Онга. Я могла бы слушать его часами. Он серьезен и не выпендривается со всей этой псевдо-ерундой, как обычно это делаешь ты. Все, что Онга произносит, наполнено смыслом. Онга —
— О, мой Бог! — втянул слюну Игнациус. — Распутницу изнасиловал мау-мау.
— Это еще что? — с подозрением спросила миссис Райлли.
— Ступайте включите телевизионный приемник и разогрейте его, — рассеянно велел Игнациус и вновь обратился к своему неистовому чтению.
Он совершенно на тебя не похож, как ты можешь себе вообразить. Кроме этого, он — музыкант и скульптор, и каждую минуту тратит на какую-либо настоящую и осмысленную деятельность, создает и ощущает. Его скульптуры едва не прыгают и не хватают тебя — настолько полны они жизнью и бытием.
По крайней мере, твое письмо дало мне понять, что ты еще жив, если это можно назвать «жизнью». К чему вся эта ложь о «связи с пищевой промышленностью»? Это что — какие-то нападки на предприятие моего отца по снабжению ресторанов? Если это и так, то меня они нисколько не задели, потому что мы с отцом уже много лет находимся в идеологической конфронтации. Давай честно, Игнациус. С тех пор, как я видела тебя в последний раз, ты не сделал ничего — только валялся и гнил в своей комнате. Твоя враждебность к моей лекции — проявление твоих ощущений провала, невыполнения и ментальной (?) импотенции.
— Эту либеральную профурсетку следует насадить на член особо крупного жеребца, — яростно пробормотал Игнациус.
— Что? Что такое, мальчик?
Игнациус, на подходе очень серьезный надрыв. Ты должен сделать
Если у тебя имеются какие-то сексуальные фантазии, опиши их в подробностях в своем следующем письме. Возможно, мне удастся интерпретировать для тебя их значение и помочь тебе в этом твоем психо-сексуальном кризисе. Когда я еще училась в колледже, я говорила тебе много раз, что ты неизбежно вступишь в подобную психотическую фазу.