Шабашник

– То, что люди тут умирали тысячами, отнюдь не выдумка – недавно случилось очень жаркое лето и вечная мерзлота оттаяла на тридцать сантиметров. Этого хватило, чтобы вспыхнула сибирская язва. Официальные источники утверждали, что это из-за скотомогильников. Кто-то винил в произошедшем хальмеры, древние ненецкие кладбища – ненцы ведь своих покойников не закапывают в землю, а в такой надземный ящик кладут… Когда приедем, я лучше покажу картинку, так будет сложно объяснить. Но в разговорах по душам местные винят именно нашедших здесь свой конец зеков, с погребением которых не церемонились. Тем более, что с ними могли что угодно делать после того, как строительство закончилось и они стали не нужны – разные там прививки, опыты… Есть, конечно, совсем уж фантастические теории. Горячие головы уверяют, что если мерзлота будет таять дальше, то нам грозят болезни, которые в каменном веке выкашивали мамонтов, саблезубых тигров и гигантских оленей. Мол, мы пилим ветку, на которой сидим и, раскапывая недра земли, прошлое нашей планеты, чтобы обеспечить своё настоящее, человечество стучит молотком по ядерной бомбе и может лишить себя будущего. Вместо того, чтобы колонизировать Марс или изобрести телепортацию, мы дружно ляжем в такую же мерзлоту из-за откопанного древнего вируса.

Тридцать километров в сумраке полярной ночи Варя вполуха слушала рассказ Григория, удобно расположившись на заднем сиденье. Ей было немного жалко, что она не пройдёт того пути, который уже себе наметила – она не станет готовить для улыбчивых, подтянутых горнолыжников роллы и сашими из настоящей северной рыбой, а не из перемороженной чилийской лабуды, с которой она имела дело в городе. Она не будет коротать за книгой долгие вечера, когда за окном бушует буран. Ей не покормить северного оленя свежим мякишем с раскрытой ладони. Поэтому как же она теперь вернётся в Киров суровой, могучей и радостной женщиной, которой все тревоги и переживания прошлого покажутся мелкими недоразумениями? Как без этого двухмесячного покаяния ко спасению маятник наконец качнётся в правильную сторону? Только снег иногда искрился за окном, отражая своей поверхностью какую-то тихую северную надежду, которой нет нигде снаружи, но которая всегда есть где-то внутри.

Въехали в Лабытнанги. Автомобиль петлял пустыми мглистым улицами мимо бараков, привычных Варе по родным кировским окраинам, но только в Кирове окна иных бараков украшали наличники, а тут таких не было ни одного, зато стены домов казались втрое толще. Ехали мимо каких-то серых страшных стен с колючей проволокой – с другой стороны дороги раскинулась равнина, которая была скованной льдом и закрытой снегом Обью.

Как будто ото сна очнулся Саныч:

– Григорий Лукьяныч, при всём к вам уважении, но здесь, в вечной мерзлоте по соседству с террористами и людоедами перспективы курорта мне кажутся…

– Нет, вы не сомневайтесь – в конце концов, Санкт-Петербург тоже начался с крепости, которая потом два века была тюрьмой для самых отпетых… – Григорий махнул свободной рукой в сторону серых стен: – Это исправительная колония «Полярный медведь»! – гордо произнёс он, кивая головой в сторону стен. – Список её узников не такой впечатляющий, как у «Совы», но зато о ней пишут таблоиды по всему миру. Вот ещё совсем недавно… Их ослепил встречный свет дальних фар. Григорий схватился обеими руками за руль, машина ушла в занос и резко затормозила, остановившись в считанных сантиметрах от занесённой сугробом обочины.

– Киркук тебе в Жанажол, горгон бангузийский! – рассвирепевший Григорий пытался одновременно расстегнуть ремень безопасности и открыть дверь, но ни то, ни другое сходу не удалось. Он запутался, запыхался от ярости, а когда наконец выскочил из машины, водителя красной трёхдверной Нивы, неизвестно откуда появившейся на перекрёстке, уже и след простыл.

– Привыкли тут на своих зимниках носиться, как олени дикие… Никакой культуры вождения! – Григорий вздохнул, сел обратно за руль и дальше машина спокойно доехала до здания вокзала, которое выделялось на фоне остальной застройки, как океанский лайнер среди лесосплавных барж. Маяк гордой цивилизации со всем её пафосом, лицемерием и самоуверенностью в этом угрюмом, укромном, но откровенном месте.

Тепло распрощались с Григорием, купили в кассе билеты – места оказались в разных вагонах и это заметно огорчило Сергея Саныча. До прихода «Полярной стрелы» оставалось двадцать минут.

Добровольная епитимья закончилась, так и не успев начаться. Варваре очень нравилось, что с каждым часом, каждой станцией за окном природа сгущалась, становилась сильнее и могучей, превращаясь из редких чахлых лабытнангских лиственниц в непролазные сысольские ельники.

Проходившие мимо мужчины о чём-то спорили:

– …выкинули. Вот он денег украл, себя во всём правым считает и думает, что теперь он сильный?

– Ничего подобного! Я вас уверяю, что наши внуки будут смеяться над нами, как мы сейчас смеемся над печенегами, ведь…

23. 12. 201… года. Микунь – Киров.

Выйдя с поезда ранним утром в Микуне, Сергей Саныч довольно догнал Варю и воскликнул: