Шабатон. Субботний год

– …фарфоровом поваренке, которого ты там купила, – саркастически подхватил доктор Островски. – Рассказывала, хватит.

– А чем тебе не нравится мой поваренок? – вскинула брови госпожа Брандт. – Ревнуешь, что ли? Зря. Если тоже хочешь ко мне на полку – пожалуйста, он может подвинуться.

Они долго и безуспешно слонялись по огромному зданию Биржи, пока не набрели на лоток букиниста и не разбудили его хозяина, который дремал над грудой потрепанных книжек, многие из которых запросто могли поспорить с ним в возрасте. Старик проснулся не сразу, как будто подъем из омута летаргического сна совершался по правилам техники безопасности глубоководных водолазов.

– Извините за беспокойство, мсье, – сказала Нина, начиная раскаиваться, что попусту потревожила почтенного Мафусаила. – Но тут никто не может ответить на наш вопрос. Вы – наша последняя надежда. Где тут магазин Ромена Клиши?

– А? Что? – бессмысленно моргая, переспросил букинист.

Игаль потянул журналистку назад.

– Оставь, Нина. Ты же видишь: он не скажет тебе даже собственное имя.

– Клиши? – продолжал тем временем старик. – Не могут ответить? Нашли кого спрашивать о Клиши… Что эта молодежь помнит? Они даже собственное имя выучили только в десятом классе. Клиши владел тут большой книжной лавкой вон в том крыле. Во-он в том…

– Владел? То есть уже не владеет?

– Владел и вовремя продал, – кивнул хозяин лотка. – Кто сейчас читает книги? Только букинисты и читают…

– Понятно… – разочарованно протянула Нина. – И вы, конечно, не знаете, где его сейчас найти…

– Почему не знаю? Знаю. И даже иногда подкидываю ему раритеты в домашнюю коллекцию, когда попадается что-нибудь интересное. Букинист – это навсегда, девочка, даже если он продал свою лавку… – старик порылся в ящичке под прилавком, вытащил древнюю конторскую книгу и безошибочно раскрыл ее на нужной странице. – Вот его адрес, записывай…

Годы, прошедшие со дня встречи в московской мороженице, изменили Ромена Клиши – он обрюзг, поседел и отяжелел, – хотя и не настолько, чтоб Игаль не узнал его с первого взгляда.

– Мсье Клиши?

Хозяин, стоя на пороге, пристально вглядывался в лицо доктора Островски – вглядывался и молчал.

– Мы с вами встречались в Москве, – продолжил Игаль по-английски. – Мне тогда было двенадцать лет, а деду… Но вы, наверно, понимаете только французский. Нина, переведи…

– Господи-боже-мой! – русской скороговоркой воскликнул Клиши. – Игорьёк! Это ведь Игорьёк!

Он быстро шагнул вперед, обнял Игаля и крепко прижал его к себе.

– Игорьёк! Игорьёк! Я тебя так ждал!

Несколько минут спустя они уже сидели в просторной гостиной и элегантная пожилая мадам Клиши хлопотала вокруг стола с кофейником и печеньем. Как выяснилось, русское приветствие, произнесенное на пороге сыном дедовского друга, более-менее исчерпывало его словарный запас, поэтому перешли на английский. Нина, испросив разрешение, снимала встречу на видео, что полностью соответствовало праздничному настроению хозяина. Мсье Клиши не мог насмотреться на дорогого гостя.

– Сейчас-то я вижу, что это ты, – говорил он, – а сначала не узнал. Сколько тебе сейчас – где-то под сорок, правда? Примерно столько же, сколько и мне в тот мой приезд в Россию. Как ты меня нашел?

– По открытке с обратным адресом.

– Но адрес теперь не тот!

– Верно, – кивнул Игаль. – Мы с Ниной уже совсем отчаялись. Если бы не старый букинист в Бирже, вряд ли мы бы сидели тут. Искать по имени не имело смысла – фамилия Клиши слишком распространена.

Хозяин рассмеялся.

– Так и есть. Никому и в голову не приходит, что изначально у отца была другая фамилия. Когда он приехал сюда, его звали Андрей Калищев – любой француз язык сломает, пока выговорит. Пришлось поменять на Андре Клиши.

Игаль переглянулся с Ниной.

– Так он был русский?

– Стопроцентный. Русский, аристократ. Из… – Клиши напрягся и в несколько приемов одолел трудное русское слово, – из Екатерь-ино-слава. Вот!

Он снова рассмеялся. Мадам Клиши принесла кальвадос и рюмки.

– Вы остаетесь у нас на обед! Без возражений!

– Даже и не подумаем возражать! – с энтузиазмом откликнулась Нина. – Мсье Ромен, а как ваш отец попал сюда?

– О, это долгая история… Но разве Игорь вам ничего не рассказывал?

Доктор Островски пожал плечами.

– Если честно, мне просто нечего было рассказать. Дед не любил говорить о прошлом. Ни о друзьях, ни о себе.

Хозяин грустно кивнул.

– И это понятно. Он столько перенес… восемнадцать лет в ГУЛАГе! Уму непостижимо.

– И все же… как ваш отец…

– …попал сюда? – Клиши откинулся на спинку кресла. – Началось все в Италии. Он приехал туда учиться в Миланском университете. Вы ведь бывали в Милане, правда? Ну вот, значит, представляете, что это за город: искусство, науки, архитектура и вообще бездна вкуса во всем, на каждом метре каждой улицы. А тогда, перед первой ужасной войной, про которую еще не знали, что она не последняя, там была еще и политика, уйма политики. Так мой папа стал анархистом. Почему именно анархистом, а не либералом или социалистом?

– Молодежь любит радикализм, – улыбнулась Нина.