Шабатон. Субботний год

Доктор Островски смущенно потупился. Часть вчерашнего вечера по-прежнему была представлена в его памяти, как «Черный квадрат» Малевича на выставке искусства соцреализма. Что же он такого натворил…

– Сначала бросил меня там совсем одну, – продолжала Нина. – Да еще и в таком дурацком положении: извиняться перед хорошими, но абсолютно чужими людьми за твое внезапное исчезновение. Потом заявился сюда посреди ночи в совершенно непотребном виде – настолько, что не смог сам раздеться. Потом храпел, как целая конюшня ломовых лошадей… От тебя и сейчас еще несет чудовищным перегаром. Надеюсь, ты почистил зубы? Нет, уважаемый профессор, на такое мы с тобой не договаривались.

В наступившей тишине Игаль еще раз проанализировал сказанное и пришел к утешительному выводу, что все могло быть гораздо хуже. А так… а так, собственно, ничего особо страшного не произошло. Ну храпел… тоже мне, преступление…

Вчера он и в самом деле вышел из гостиной семейства Клиши на улицу, объяснив это желанием покурить на свежем воздухе. Хозяин понимающе кивнул:

– Конечно, Игорьёк, конечно. После таких новостей надо собраться с мыслями…

Ну да, для этого он и вышел – собраться с мыслями. Курить Игаль в принципе не собирался из-за плачевного – первого и последнего – опыта, случившегося с ним в возрасте четырнадцати лет, когда подростки во дворе уговорили его на крепкую кубинскую сигарету «Винстон». К удивлению Игорька, ему не пришлось много кашлять после первых затяжек, и потому, вдохновленный похвалой приятелей, он храбро дымил до самого фильтра, после чего, позеленев, едва добрался до квартиры. Дома был тогда только дед Наум, который не стал ни ругать, ни упрекать, а просто помог: промыл парню желудок двумя литрами воды, открыл окно, уложил на бочок, а сам сел рядом и гладил внука по голове, пока не полегчало.

«Ах, дед Наум, дед Наум… Никакой ты, оказывается, не дед, а я – не внук… – думал доктор Островски, шагая по улицам чужого французского города. – Не внук, а кто? Кто я, черт меня побери?»

Человек, назвавшийся дедом Наумом, притворившийся им, был на самом деле старше настоящего Игалева деда. По словам мсье Ромена Клиши, его отец, российский подданный Андрей Калищев, поступил в Миланский университет в 1912 году – значит, тогда ему было уже не меньше восемнадцати. Получается, что «дед Наум» родился не в 1897 году, как стояло в метрике Наума Григорьевича Островского, а минимум тремя годами раньше…

Занятый вычислениями, Игаль не заметил, как отошел на значительное расстояние от дома, из которого «вышел покурить», и теперь вряд ли сможет самостоятельно найти дорогу назад. Само собой, это не означало, что он потерялся, как маленький мальчик в лесу, но доктор Островски предпочел сделать вид, что дело обстоит именно так. Ему, поддельному внуку, ужасно не хотелось снова оказаться рядом с Роменом Клиши, с настоящим сыном. Так суррогат стесняется соседства с оригинальным, действительно ценным продуктом.

«Кто я такой, черт меня побери? – этот вопрос дятлом стучал в голове доктора Островски, пока он бесцельно топтался на незнакомом углу двух незнакомых улиц незнакомого города незнакомой страны. – Кто я такой и куда мне теперь? Спросить дорогу у прохожих? Поймать такси в гостиницу?»

Так ничего и не решив, он шагнул вправо и тут же отшатнулся, наткнувшись на незаметно подошедшую пару.

– Пардон…

– Алкоолик! – возмущенно выпалила женщина и потянула своего спутника прочь, подальше от неприятностей.

Значение этого французского слова было ясно без перевода, что могло, вообще говоря, послужить ободряющим признаком того, что далеко не все в мире одинаково чуждо и непонятно потерявшемуся человеку. А на противоположном углу очень кстати подмигивала красно-белая неоновая реклама хорошо знакомого пива, сваренного, как тут же вспомнилось Игалю, в бельгийском городе Левене, где доктор Островски, согласно легенде, должен был находиться в настоящий момент.

«Кабак… – подумал он. – Кабак, на котором сошлись все звезды, включая красно-белую спартаковско-левен-скую «Стеллу Артуа». Что ж, назвали алкоголиком – полезай в кружку…»

Бар был невелик и уютен: темные деревянные панели, старые фотографии на стенах, несколько столиков вдоль стены и стойка. Доктор Островски взял пинту пива и порцию виски.

– Виски без пива – деньги на ветер, – по-русски пояснил он молодому бармену, и тот, к удивлению Игаля, понял смысл сказанного, кивнул, улыбнулся и даже выговорил ответное «карашо».

Деньги-то черт с ними, но вот свистящий между ушами ветер следовало унять как можно скорее. Одним махом прикончив первую пару, доктор Островски немедленно заказал вторую.

– Карашо! – одобрил бармен.