Шабатон. Субботний год

И вот однажды мне дали задание сделать короткий репортаж для армейской газеты о женщине по имени Геула Сегаль по случаю получения ею какой-то награды. Не помню уже, какой и от кого, – что-то вроде медали за благотворительность и помощь инвалидам, в том числе ветеранам ЦАХАЛа. Редактор сказал: «Жду от тебя дюжину снимков, какую-нибудь трогательную историю и цифры – скольким, за что и почем они помогают». Я позвонила, договорилась о встрече, взяла штатного фотографа, и мы вдвоем заявились в ее тесную квартирку на бульваре Бен-Гуриона.

Как выяснилось, Геула и сама передвигалась на инвалидном кресле. На вид ей было лет пятьдесят – тогда это казалось мне глубокой старостью. Я быстренько задала нужные вопросы и получила нужные ответы; сержант-фотограф – тоже сын-брат-сват кого-то блатного, как и вся наша редакция, – отщелкал метр казенной пленки, и мы совсем уже собрались уходить, когда черт дернул меня за язык. В принципе, пункт о трогательной истории уже был мною выполнен, но мне захотелось придать нашей беседе более личный характер. Показать, что благотворное дело Геулы Сегаль продиктовано не столько ее персональной святостью и альтруизмом, сколько собственной бедой. Мол, знаю на своем опыте, на своей беде, на своей боли… Мол, по-настоящему понять инвалида может только инвалид… И так далее и тому подобное.

– А вы сами, госпожа Сегаль? – спросила я. – Не будет ли чрезмерным с моей стороны поинтересоваться историей вашей личной болезни?

Геула улыбнулась и ответила, что речь идет о травме, полученной еще в подростковом возрасте.

– Автокатастрофа? – продолжала давить я. – Знаете, мой отец тоже погиб в автокатастрофе шесть лет назад.

– Примите мои соболезнования, – сказала она. – Я и сама потеряла отца примерно в таком же возрасте. Но нет, моя травма никак не связана с автокатастрофой. Вы слышали что-нибудь о «Сезоне»?

Я не сразу поняла, о чем речь, и даже едва не спросила, какой сезон имеется в виду, но вовремя остановилась. Наверно, ее интонация, выражение лица, тень в глазах и другие мелкие признаки подсказали, что речь идет не о времени года и не о сезоне мод. Я всегда лучше других замечала такие характерные движения интервьюируемой души – видимо, так отец и угадал во мне если не шпионку, то журналистку. Об операции «Сезон» – с большой буквы С – нам рассказывали в школе, правда, очень коротко и не вдаваясь в детали. Говорили, что осенью 1944 года безрассудные теракты раскольников из организации ЭЦЕЛ – некоторые учителя даже называли их фашистами – поставили еврейское население Палестины на грань катастрофы. Что поэтому Бен-Гурион и руководство ишува были вынуждены приказать Хагане и ПАЛМАХу призвать фашистов к порядку. И все, не более того.

Уже потом, разобравшись в тогдашних событиях, я поняла, что произошло ужасное братоубийственное злодеяние. Поводом к началу «Сезона» послужила ликвидация в Каире британского министра лорда Мойна, прямого виновника гибели сотен спасавшихся от Гитлера евреев, пассажиров судна «Струма». Мойна ликвидировали двое ребят из ЛЕХИ, но как раз их группу не тронули. По простой причине: Бен-Гурион не видел в ЛЕХИ политических соперников – в отличие от ЭЦЕЛа. На них-то и набросились со всей силой: похищали, пытали, выдавали британской полиции. Но тогда, сидя напротив инвалидного кресла Геулы Сегаль, я еще не знала ничего, а потому просто кивнула, не имея ни малейшего понятия, что может последовать дальше.

В декабре 1944 года ей исполнилось 14 лет. Началось с того, что в одно прекрасное утро Геулу остановили у ворот тель-авивской гимназии. Кучка парней и девушек из молодежной организации «Рабочая молодежь» попросту преградила ей дорогу со словами: «Уходи прочь, фашистам здесь не место». Она решила, что это какая-то дурная шутка. Геула была обычной ученицей и в жизни не участвовала ни в каких политических мероприятиях. Правда, ее отец, журналист Менахем Сегаль, считался сторонником тогда уже покойного Зеева Жаботинского и писал статьи в соответствующем духе, но разве это могло быть причиной тому, чтобы перекрыть ей дорогу в школу, где она училась?