Шабоно

— Я могла попасть в одну из собак, — уклончиво ответила я, жуя жесткое мясо с сильным запахом. Я посмотрела в глаза Ирамамове, не зная, догадывается ли он, что я не хочу, чтобы меня даже отдаленно сравнивали с Имаваами, женщиной-шаманом, которая знала, как призывать хекур, и охотилась как мужчина.

Ненастными вечерами мужчины принимали эпену и пели, прося хекуру анаконды обернуться вокруг деревьев и не позволить ветру сломать стволы. Во время одной из самых сильных бурь старый Камосиве посыпал свое сморщенное тело пеплом. Хриплым голосом он призывал дух паука, его собственную хекуру, раскинуть охраняющую паутину над растениями в садах.

Неожиданно он повысил голос и запел резко и пронзительно, как длиннохвостый попугай.

— Однажды я был похож на старого ребенка и забрался на самое высокое дерево. Я понял, что превратился в паука.

Почему вы прервали мой мирный сон? Камосиве поднялся с колен и нормальным голосом продолжал: — Паук, я хочу, чтобы ты ужалил хекур, которые уничтожают растения в наших садах.

Он расхаживал по шабоно и выдувал эпену из своей трубки на все вокруг, упрашивая паука ужалить духов-разрушителей.

На следующее утро мы с Камосиве отправились в сады.

Улыбаясь, он указал мне на маленьких волосатых пауков, суетящихся над плетением паутины. На тонких серебристых нитях блестели капли воды, в солнечном свете похожие на изумруд. По замершему лесу мы прошли к реке. Присев рядом, мы молча смотрели на сломанные лианы, деревья и кучи листьев, сорванные безудержным потоком. По возвращении в шабоно Камосиве пригласил меня к себе в хижину разделить коронное блюдо — жареных муравьев, залитых медом.

В дождливые вечера любимым занятием женщин было распевать песни, высмеивающие ошибки мужей. Если женщина намекала, что мужчине лучше управляться с корзиной, чем с луком и стрелами, сразу же возникал спор.

Такие споры всегда превращались в коллективное обсуждение, в котором все шабоно принимало активное участие.

Временами, когда после окончания спора проходило уже несколько часов, кто-то выкрикивал свежую мысль по поводу обсуждавшейся проблемы, и перебранка тут же возобновлялась.

Часть Пятая

Глава 19

Едва солнце хоть немного пробивалось сквозь тучи, я вместе с жителями деревни отправлялась работать на огороды. Выпалывать сорняки из влажной земли было намного легче, но у меня и на это не хватало сил. Подобно старому Камосиве, я просто стояла посреди остролистой маниоки и впитывала солнечный свет и тепло. Считая птиц, бывало целыми днями не появлявшихся в небе, я тосковала по жарким сухим дням. После стольких недель затяжных дождей я страстно желала, чтобы солнце светило подольше и рассеяло туман.

Однажды утром у меня так закружилась голова, что я не смогла подняться из гамака. Пригнув голову к коленям, я подождала, пока пройдет эта дурнота. Но сил, чтобы поднять голову и ответить на встревоженные расспросы Ритими, у меня уже не нашлось, и ее слова потонули в мощной волне назойливого шума. Должно быть, это река, подумала я. До нее было рукой подать, но я понимала, что источник шума где-то в другом месте. Изо всех сил, словно от этого зависела моя жизнь, я старалась сообразить, откуда же доносится этот шум. А зарождался он во мне самой.

Целыми днями я не слышала ничего, кроме несмолкающей барабанной дроби в голове. Я хотела открыть глаза.

И не могла. Сквозь прикрытые веки я видела, как звезды в небе, вместо того чтобы гаснуть, разгораются все ярче.

При мысли о том, что надвигается вечная ночь, а я все глубже погружаюсь в мир теней и бессвязных сновидений, меня охватила паника.

Мимо меня, маша руками с подернутых туманом берегов, проплывали Ритими, Тутеми, Этева, Арасуве, Ирамамове, Хайяма, старый Камосиве. Иногда они перепрыгивали с облака на облако, разгоняя туман густыми метлами из листьев. Но стоило мне их окликнуть, как они таяли в этом тумане. Временами сквозь ветки и листву я видела красно-желтое сияние солнца. Но, через силу открывая глаза, я понимала, что это всего лишь отблески костра, пляшущие под пальмовой крышей.

— Белым людям, когда они болеют, нужна еда, — явственно слышался громкий голос Милагроса. И я чувствовала, как он, прижавшись своими губами к моим, проталкивает мне в рот разжеванный кусок мяса.

В другой раз я узнала голос Пуривариве: — Люди болеют от этой их одежды. — И я чувствовала, как он стаскивает с меня одеяло. — Я должен ее охладить.

Принесите мне с реки белого ила. — И я чувствовала, как смыкаются вокруг тела руки, покрывая меня илом с головы до ног. Он начинал высасывать из меня злых духов, и его губы оставляли на коже прохладный след.

Часы сна и бодрствования заполнял голос шапори.

Стоило мне вглядеться, как из тьмы выплывало его лицо.