Шадр

Отдыхом от повседневного труда служил театр, чаще всего Художественный и Большой. Были спектакли, которые Шадр мог без конца смотреть: «Царь Федор» и «На всякого мудреца довольно простоты» в Художественном; «Хованщина», «Борис Годунов», «Князь Игорь» в Большом. Все в них, особенно в операх, было знакомо — Шадр пел друзьям басовые партии от первой до последней ноты, но удовольствие, которое он получал от постановок, не уменьшалось.

В мастерской отдыхал за книгами. Там были собраны у него альбомы, журналы по искусству, монографии; некоторые из них хранят пометки и записи на полях, некоторые испачканы глиной — он брался за них, не вымыв рук после лепки. Особенно часто листал он исследования Н. Серебренникова о пермской деревянной и В. Маркова о негритянской скульптуре, альбом гравюр Рембрандта и сборники материалов по археологическим раскопкам Причерноморья.

На другой полке хранились книги о тех местах, которые скульптору хотелось увидеть. Репродукции индийских и армянских миниатюр, расписной керамики и архитектурных ансамблей Узбекистана. Изысканность среднеазиатского и суровое величие армянского искусства пленяли Шадра. Много лет мечтал он о поездке в Самарканд и Ереван, о том, чтобы посмотреть Шах-и-Зинду и мечеть Биби-ханум, Гехард и Рипсимэ.

Не удавалось. На лето всегда приходилась самая напряженная работа: стояли длинные дни, и можно было лепить при естественном освещении. Стремясь полностью использовать свет и короткое московское тепло, Шадр работал с утра до поздней ночи, и к осени, когда начинались дожди, бывал так измотан, что о далеких путешествиях и не заговаривал. Ехали просто отдыхать: на Оку («любимые мои левитановские пейзажи»), в Кисловодск или на Черное море. Или в милый сердцу Шадринск. «Там ждали река, хвойный бор, березы. Шадр любил собирать грибы, подолгу сидеть в тишине с удочкой, разводить костры. Но проходил месяц-другой, и его уже нельзя было удержать вдали от Москвы — он рвался в мастерскую. Думать. Искать. Лепить.

18. ДНИ РАДОСТИ, ЗАБОТ И ПЕЧАЛИ

Павильон для Парижской выставки проектировал архитектор Б. М. Иофан. Он же продумал тему венчающей здание композиции, определил количество фигур, наметил их устремленность вперед. Казалось, скульпторам оставалось немногое: найти ритм движения, позу рабочего и колхозницы, придать им портретную конкретность.

Казалось, оставалось немногое… Услышав однажды такую примерно фразу, Шадр вышел из себя: «Осталось — все! Показать, куда, зачем, как они движутся. Одеть их в плоть. Вдохнуть в них жизнь. И все это на привязи у уже готового павильона. Да это труднее, чем целиком самому создавать образ!»

Другой раз, вспоминая о жестких условиях конкурса, он сравнивал себя с прикованным к скале Прометеем. Но отказаться от участия в конкурсе не хотел и не мог — тема была для него близка и дорога, отвечала его мыслям и стремлениям. Кроме него, в конкурсе принимали участие Мухина, Манизер и В. Андреев.

Двухфигурная композиция, связанная общей идеей.

Павильон-постамент. Как согласовать архитектуру павильона и скульптуру?

Шадр отваживается на очень сложное композиционное движение, требующее и математического расчета веса скульптуры и чрезвычайной выверенности каркаса. Рабочий твердо стоит на ногах, а женщина почти парит в воздухе. Но преодоление композиционных трудностей отнюдь не самоцель для скульптора. Он прибегает к этому сложному решению лишь потому, что оно помогает выявить основную идею — необоримость порыва, делающую этот порыв почти полетом.

Стремительность — вот что Лановится главным в композиции. Экспрессию протянутых вперед рук и поворота голов, размашистость шага, гипертрофированную проработку мускулов и ключиц, нарушение анатомической строгости соотношения рук и торсов — все подчиняет Шадр выявлению динамического, несущегося ритма скульптуры. Кажется, вот-вот она сорвется с постамента…

Стремительная сила и чувство победы — «самое характерное для пролетариата и крестьянства, окрыленных революцией». «Наша эпоха, — говорил скульптор, — эпоха небывалых разворотов, эпоха современной техники, эпоха — и это прежде всего — человеческого героизма. Поэтому наша скульптура должна явиться образом глубокого психологизма, образом класса».

Эмблемы труда — молот и поднятый кверху серп — Шадр включает в более сложную символику — символику неудержимого стремления вперед.

Сложная и в то же время простая символика. Сложная — по необычности замысла и напряженности скульптурного решения, простая — по понятности, доступности, реалистичности символа. Герои композиции (а они именно герои!) — это обычные люди, увиденные скульптором на улице, в трамвае — в сутолоке обычной жизни. У них, пожалуй, лишь более выявлены волевые черты характера, более обобщены черты лиц.