Шафранная мантия. (THE SAFRON ROBE)

— Покажи мне свою чашку, — прорычал он. Приняв как можно более невинный вид, я вытащил чашку из своей мантии и протянул ее для осмотра.

— Что-нибудь не так, сэр? — спросил я, — Это действительно моя чашка.

Монах тщательно обследовал чашку в поисках следов сажи, которые я предусмотрительно удалил. Он уставился на меня с нескрываемым подозрением, а затем, возвращая мне чашку, сказал:

— О! Да ты тот самый калека. Ты не можешь влезть на крышу. Кто-то оттуда сыплет вниз золу. Я поймаю его!

С этими словами он повернулся и бросился туда, где была лестница на крышу. Я глубоко вздохнул и зашагал прочь.

Позади меня раздался смех и голос повара:

— Отлично, мальчик! Тебе бы быть актером. Не бойся. Я тебя не выдам, ведь тогда мне тоже придется отвечать.

Он обогнал меня и поспешно пошел дальше, видимо, торопясь куда-то по делам. Я неохотно продолжил свой путь в класс, где проходили занятия. Оказалось, что я пришел сюда первым. Опираясь на подоконник, я стоял у окна и смотрел наружу. Мне всегда нравилось осматривать окрестности с высоты, видеть нищих у Парго-Калинг и испытывать никогда не проходящий трепет от созерцания ослепительно сверкающих вдали снежных вершин. Я мог проводить часы и дни напролет, не сводя с них глаз.

Вокруг Лхасы горы описывали громадную букву «U» — это были могучие Гималаи, которые образуют главный хребет континента. Часто на досуге я занимал себя тем, что подолгу разглядывал открывающийся вид. Выбеленные стены Поталы подо мной незаметно переходили в настоящую скалу, которая когда-то, много лет назад была вулканом.

Белизна рукотворного сооружения переходила в коричневатую серость горы. Никто не мог сказать, где заканчивалось одно и начиналось другое — так удачно они были сплавлены вместе. Нижние склоны горы были покрыты мелким кустарником. Мы, мальчики, часто играли там, вдали от взрослых. Еще ниже располагались строения деревушки Шо. Здесь находились здания суда, правительственных учреждений, типографии, службы регистрации населения и тюрьмы.

С этих склонов открывался вид на долину, которая походила на оживленную сцену. Паломники приходили сюда по Пути Пилигримов. Они надеялись, что, ступив на эту землю, они получат силу и исцелятся. Иногда они простирались ниц, а затем проползали несколько футов и снова растягивались на земле. Все это, конечно, выглядело весьма причудливо с той высоты, на которой я находился. Какие-то монахи энергично шныряли между домами, — должно быть, прокторы ищут там беглеца. Ламы верхом на лошадях чинно направлялись по своим делам. Настоятель со своей свитой свернул на нашу дорогу и медленно двинулся в сторону главного входа. Группа предсказателей, занятая бойкой торговлей, расхваливала возможности своих гороскопов: «Их благословил сам господин Настоятель. Они обязательно принесут вам удачу!»

Мое внимание привлекла зелень ив у придорожного пруда. Легкий ветерок мягко раскачивал ветви. Вода отражала проносящиеся облака и меняла цвет всякий раз, когда мимо проходил пешеход. Один предсказатель обосновался на берегу этого пруда. Он утверждал, что может «читать будущее своих клиентов в священной воде у подножия Поталы». Торговля и вправду шла бойко!

Вокруг Парго-Калинг толпились люди. Повсюду были воздвигнуты небольшие прилавки, и с них странствующие торговцы продавали пищу и сладости паломникам. Один из лотков был завален разнообразными амулетами и очаровательными шкатулками. Бирюза и золотые орнаменты ярко сверкали в лучах солнца. Бородатые индийцы с блестящими глазами бродили вокруг в ярких тюрбанах, выискивая дешевые товары и стараясь выторговать себе побольше сувениров.

Напротив возвышался монастырь Чакпори — Железная Гора. Он был немного выше Поталы, но зато не так богато украшен и не так основательно застроен. Чакпори был строгим на вид, а местами даже серым и мрачным. Чакпори был Чертогом Исцеления, тогда как Потала был Жилищем Богов. За Чакпори искрящиеся и смеющиеся воды Счастливой Реки прокладывали себе путь к Бенгальскому заливу.

Немного прищурившись, я сквозь пелену, застилающую глаза, разглядел лодочника, который перевозил пассажиров на другой берег. Его надувная лодка, сделанная из шкуры яка, всегда завораживала меня, и мне иногда начинало казаться, что намного лучше быть лодочником, чем малолетним послушником в большом монастыре. Однако у меня не было никаких шансов стать лодочником. Это я прекрасно знал. Сначала мне надо было покончить со своей учебой. И вообще, разве кто-нибудь слышал о монахе, который стал лодочником?

По левую сторону отраженными солнечными лучами слепили глаза золотые купола Йо-Канга — одного из соборов в Лхасе. Я смотрел на Счастливую Реку, которая протекала по болотистой долине и мерцала сквозь ивовые заросли, ласково журча под прекрасным Бирюзовым Мостом. Мой взгляд легко скользил по этой мерцающей серебряной полоске, которая вдалеке уменьшалась, неся свои воды по плоским низинам.