Мы смотрели друг на друга. Его слова ужалили меня.
Я хотела пристыдить его, но в результате он пристыдил меня. Вдруг я поняла, какой он, наверное, видит меня: бесконечно долго ожидающей мужчину, который... У меня закружилась голова. Солнце было очень ярким, и оно делало все слишком ясным, слишком прозрачным.
Все еще глядя на землю, я сказала:
— Простите меня, Ажулай. У меня нет права указывать вам, что делать. Простите, — повторила я. — Я..
— Я понимаю, — сказал он, и я снова посмотрела на него.
Его голос стал немного жестче, как и выражение лица.
— Есть кое-что еще, — быстро произнесла я, потому что знала, что он уйдет сейчас от меня, и неизвестно, когда я снова его увижу. Мне необходимо было найти возможность остаться в Марракеше.
— Что?
— Мне нужно найти жилье. Я больше не могу оставаться в отеле. Я подумала... не могли бы вы мне помочь?
— Но отели в Ла Виль Нувеле как раз для иностранцев. Для таких людей, как вы. Почему бы вам не остаться там?
— Он мне больше не подходит.
— Не подходит вам?
— Мне нельзя носить здесь эту одежду. Она им не нравится. — Мне не хотелось говорить ему, что у меня осталось очень мало денег.
— Но тогда... носите свою американскую одежду. Зачем вы носите это?
— В таком виде я могу, передвигаясь по городу, чувствовать себя более свободно.
Он покачал головой.
— Я не понимаю. Как, по вашему мнению, я мог бы вам помочь?
Я поняла, что не могу быть с ним не совсем честной.
— Правда в том, Ажулай, что я больше не могу позволить себе жить ни в одном отеле во французском квартале. Может быть, есть место, может, вы знаете какое-то место, очень недорогое. В медине.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Но этот район не для вас. Там живут в основном марокканцы. Вам нужно быть среди своих.
Не раздумывая, я сказала:
— Мне нравится медина.
Да, я поняла, что она мне действительно нравится. С тех пор как я начала так одеваться, я ощутила себя частичкой этого мира. Теперь я жила другой жизнью, которой раньше не знала.
— В медине нет отелей, — сказал он. — Когда марокканцы из других городов приезжают сюда, они останавливаются у родственников или друзей.
— Все, что мне нужно, — это одна комната. Одна комната, Ажулай!
— Это невозможно. — Он снова покачал головой.
— Невозможно? Одну комнату? Я бы жила одна. Я не...
— Вы должны соблюдать обычаи этой страны, — сказал он. — Женщина,
Я не подумала о том, какие сложности может создать мое присутствие в доме в медине.
— Но иначе я не смогу больше оставаться в Марокко. И все это — долгое путешествие, все мои усилия, — будут напрасны. Я так близка к цели, Ажулай! — воскликнула я. — Я знаю, вы считаете, что мне не нужно ждать, но...
Мы стояли на улице перед отелем, а люди проходили мимо нас.
— Пожалуйста! — взмолилась я. — Я не могу уехать домой. Еще не могу. Поймите, это важно для меня. Вы когда-нибудь... — Я замолчала. Я хотела сказать:
— Я подумаю, что можно сделать. — Его лицо теперь выражало озабоченность.
— Спасибо, — с облегчением сказала я и машинально прикоснулась к его руке, показывая свою признательность.
Он опустил взгляд, и я сделала то же; мои пальцы казались очень маленькими на его руке. Я отдернула руку, и тогда он посмотрел на меня.
Жаль, что я так себя повела. Очевидно, я поставила его в неловкое положение. Это позже я вспомнила, что он назвал меня Сидонией.
Мужчина со ссохшейся рукой под закатанным рукавом
Был ранний вечер, мы стояли во дворе. Мое лицо, за исключением глаз, было закрыто. Мужчина пристально посмотрел на меня. Я сразу же опустила глаза в землю, зная, что мне нельзя казаться самоуверенной. Когда я подняла взгляд, мужчина качал головой.
Ажулай заговорил с ним. Они спорили, доказывая что-то друг другу, но спокойно, как это принято у арабов. Так же обычно спорили на базаре. Но на этот раз спорили из-за меня.
Ажулай продолжал говорить спокойно и настойчиво, и наконец мужчина вскинул руку, и это значило, что он сдается. Ажулай назвал мне цену за комнату, а также за питание за неделю; это была лишь небольшая часть того, что я платила за одну ночь в дешевом отеле. Я кивнула — тогда Ажулай взял мои чемоданы и вошел в дом. Я несла в одной руке свои принадлежности для рисования в плетеной корзине, в другой руке — мольберт.