— Баду говорил мне, что ты собираешься поехать с ним и Ажулаем за город, — сказала Манон ровным тоном. Она все еще держала корзинку, ее пальцы были в нескольких дюймах от моих. — Зачем тебе ехать? Там нечего смотреть, кроме берберов и их верблюдов. Пыль и грязь. Меня туда ничем не заманишь.
Я ничего не ответила.
— Ты знаешь, что у него есть жена? — спросила она, лукаво улыбнувшись, затем положила свой большой палец на мою руку и прижала ее к ручке корзинки.
Я поняла, что этим она хотела меня уколоть. Я была уверена, что она врет. Я считала, что у Ажулая нет жены, когда мечтала о нем в
Манон лгала, как солгала и о смерти Этьена.
— Правда? — отозвалась я. — Я была у него дома и не видела жену.
Конечно же, я и не думала рассказывать о том, что была в доме у Ажулая, но Манон разозлила меня, заявив, что у него есть жена, желая увидеть мою реакцию. Словно мне было не все равно, женат Ажулай или нет, словно она знала — или догадывалась, — какие картинки возникали в моей голове совсем недавно.
Ее улыбка исчезла так же внезапно, как и появилась, и она еще сильнее надавила пальцем на мою руку.
— Ты ходила к нему домой, — начала она.
Я посмотрела на нее, но не попыталась убрать руку.
— Я не видела там жены, — повторила я.
— Что ты там делала?
— Это тебя не касается.
Я неожиданно выпрямилась. И, заметив, как она прореагировала, поняла: я могу справиться с этой женщиной. Она не способна навредить мне своими словами.
— Конечно, ты не видела ее там. Она не живет в городе.
Что именно сказал Ажулай?
Я попыталась вспомнить наш разговор, когда он приглашал меня и Баду поехать вместе с ним.
— Ну и что? Что из того, что у него есть жена?
— Она простая сельская девушка. Гораздо ниже его, — сказала она с презрением. — Простая кочевница. Она остается там, где ей и надлежит быть, — в окружении своих коз.
— Вот как? — бросила я равнодушно.
— Ты все еще хочешь поехать в
— Почему это должно меня волновать? — спросила я, обеспокоенная игрой, которую мы вели. Она пыталась заставить меня ревновать.
Мне вдруг захотелось прекратить этот разговор. Возможно, теперь я не поеду за город с Ажулаем.
Но это значило бы, что Манон выиграла.
И я спросила спокойно:
— Почему ты ее так не любишь?
Конечно же, я знала, из-за чего она так о ней говорила. Это она ревновала Ажулая к его жене. И ко мне. Потому что Ажулай оказывал мне знаки внимания.
Но у нее был Оливер. И у нее был Ажулай, несмотря на то что он был женат. Разве этого недостаточно? Насколько Манон нуждалась в Ажулае?
Я слегка дернула за ручку корзины, и Манон отпустила ее.
— Я ухожу, — сказала я и повернулась к воротам.
— О, пожалуйста, Сидония, пожалуйста, подожди! — Манон говорила вежливо, как никогда раньше. — Я хочу тебе кое-что дать. Я сейчас вернусь.
Это было слишком подозрительно: Манон впервые обошлась со мной так учтиво. Но мне стало любопытно. Она быстро поднялась наверх и сразу же вернулась, держа что-то в руке.
— Это ручка и чернильница, — сказала она. — Антикварные предметы, которыми пользовались писцы в прошлом. — Она протянула их мне.
Это был овальный серебряный сосуд с выгравированными по бокам узорами.
— Смотри. Вот ручка. — Она надавила на один край сосуда, и оттуда выскользнул длинный металлический предмет.
Что-то темное — чернила? — блеснуло на его кончике. Она попыталась вложить его в мою правую руку, но каким-то образом его острие вонзилось в мою кожу, поранив ладонь. Я машинально отпрянула: на моей ладони появилась капелька крови.
— Ой, мне так жаль! — воскликнула Манон, облизнув свой палец и приложив его к ранке. Не убирая палец, она очень тихо прошептала какие-то слова.
Я ощутила озноб.
— Что ты сказала? — спросила я, отняв руку и вытирая ладонь о
Она пристально на меня посмотрела.
— Просто сказала, что я неуклюжая, — ответила она, но я знала, что она лжет. В ее взгляде было что-то такое, что я назвала бы злорадством.
Я посмотрела на ручку с чернильницей, которую она все еще держала в руке.
— Она мне не нужна. — Я повернулась, отодвинула засов, открыла дверь и ушла, не закрыв ее и не оглядываясь.
Во время обеда мне стало плохо. Для хозяина и сыновей накрыли стол, а мы с Меной сидели на подушках за столиком в большой комнате. Навар была еще в кухне, и мы ожидали ее. Но когда я посмотрела на еду, то увидела вместо нее какое-то пятно. Моя правая рука болела, и я посмотрела на нее. Ладонь распухла, маленькая ранка была теперь по краям темно-красного цвета.
Мне захотелось прилечь. Я попыталась встать на ноги, опершись левой рукой о стол. Мена посмотрела на меня с недоумением, затем о чем-то спросила, но ее голос слышался словно откуда-то издалека.
— Больно, — сказала я по-арабски.
Мена поднялась и подошла ко мне.
Мое лицо было мокрым от пота, и я вытерла лоб тыльной стороной правой кисти.