Шаг до трибунала

Федор понял, что хоть какая-то маленькая неправда, сказанная им сейчас, только ухудшит его положение, и без того ой какое нелегкое. Но сдавать товарища Москалев не хотел. Поэтому он собрался с мыслями и начал. Но не с того, что просьбу солдат купить арбузы принял как вызов. Он якобы подумал об этом, когда увидел проезжающую мимо него машину с оперативным дежурным, которым оказался его однокурсник.

– Я остановил его, мы поговорили, вспомнили училищные годы. Я узнал, что машина Беляева перед поездкой в Кабул, в комендатуру, должна заправиться, и решил воспользоваться этим. Я взял с собой двух своих солдат-таджиков…

Майор улыбнулся, покачал головой и проговорил:

– Больше повторять не буду, товарищ старший лейтенант! Еще хоть раз скажете неправду и строевым шагом отправитесь отсюда в трибунал.

– Что, это так серьезно? – спросил Федор, с трудом проглотив неподдающуюся слюну.

– Боюсь, что да, – услышал он.

Москалев понял, что пора сдаваться, и без запинки стал рассказывать все до мелочей.

На описании афганцев, стоявших у пикапа и вызвавших у него подозрение, майор остановил старшего лейтенанта и задал несколько дополнительных вопросов. У Федора создавалось такое впечатление, что особист знает этих людей, о которых он рассказывал. Или же майор пытался создать у себя в голове их портреты, прямо как настоящий художник.

Да, тогда у него вызвала удивление сначала их одежда, а потом еще что-то. Что именно? Цепкость взглядов? Да, она самая. Они словно крючками обхватывали каждого человека, проходившего мимо них, готовы были в любую секунду схватить его, если он поведет себя не так.

– А почему вы решили, что эти люди не могут быть сотрудниками Царандоя?

– По качеству материи, из которой сшита их одежда. Она не по карману государственным служащим. И еще вот что интересно. Когда мальчишка выхватил из кузова пикапа арбуз и побежал в мою сторону, этот тип его ловко подсек. Прямо как самбист, очень профессионально, носком под пятку. Когда пацан падал, я невольно поймал арбуз и поднес его к кузову.

– Если вы говорите, что тот моджахед подсек мальчика очень профессионально, то как же он вас, Федор Иванович, пропустил к пикапу?

– Не знаю, товарищ майор. Там, внизу, лежала плотная ткань, но не подстилка. Она скрывала под собой что-то объемное. Я сначала увидел перья на концах мин, а потом уже и понял, что там лежит. Разумеется, миномет.

Что делать дальше? Присели мы все трое у чайханы, которая располагалась рядом. Я понимал, что нужно было уйти от этих моджахедов, но меня как-то всего начало трясти.

– Вспомнили?..

– Да, вспомнил, как полгода назад душманы обстреляли вот из таких же минометов нашу часть. А потом Тохир мне сказал, что тот мужик, у которого пацаненок просил арбуз, знаком ему.

По заискрившимся глазам майора Федор понял, что дошел до того места, которое вызвало у него особый интерес.

– И знаете, откуда? – Москалев чуть повысил голос. – Мы его видели на предпоследней моей операции в Пагмане. Когда возвращались по арыку, он стоял среди душманов, около верблюдов. А запомнил его лицо Ниязов по бородке, по краям которой белое оперение, седина. Еще и верхняя губа у этого типа порвана.

– Глазастый какой солдат. Побольше бы нам таких парней, – сказал особист.

– Извините, товарищ майор, я никак не могу привыкнуть к лицам афганцев. Сначала мне казалось, что все они одинаковы. Потом, чуть позже, я начал их разделять на несколько типов…

– Не отвлекайся!

Федор продолжил свой рассказ, объяснил, почему решил у этих пикапов остановить «ГАЗ-66» с Беляевым, проезжающий мимо. Причиной этому стал взвод царандоевцев, остановившийся рядом с ними.

– Другого выхода я не нашел, – заявил он.

– Все красиво получилось у тебя, Москалев. Прямо герой, спаситель. А вот ты подумал, что благодаря этому поступку надел на свою шею два тяжеленных якоря? И где? Посередине океана, когда у тебя ни спасательной лодки нет, ни чьей-то помощи. Болтаешься в воде, пока можешь, держишься на ее поверхности. Но силы-то твои на исходе. Как долго выдержишь, не знаю.

– Один якорь – это самоволка? – Москалев буквально вгрызся глазами в лицо майора.

– Это когда ты курсантом был в училище, там это называлось самоволкой, старший лейтенант. А здесь это дезертирство. Второй якорь – валюта. Ты где ее взял?

– В смысле?.. – Москалев напрягся.

– Афгани, Федор Иванович, это валюта. Ты понимаешь, что натворил?

– Так у меня ее и было-то с гулькин нос, товарищ майор. А у бойцов еще меньше.

– А какая разница, много или мало ее у тебя было? Ты ведь собирался что-то купить на эти деньги. Этого вполне достаточно. Факт налицо.

Федор как-то сразу осел. Майору казалось, что он вот-вот сейчас начнет осыпаться, как песчаная статуя, высохшая под лучами солнца.

– Нет, не выдержишь ты этих якорей, товарищ военный разведчик, – проговорил особист. – Брось это, будь бойцом до конца. Нюни разведешь, сам утонешь и многих невинных людей за собой потянешь. Понял?

– Да, – сказал Федор, встрепенулся и поднял глаза на особиста.