Шаг навстречу тьме

– Готов он! – громыхнул голос Стерна. – Я уже поставил в известность куратора Браунера, что в ближайшие дни вы не появитесь на занятиях.

– Почему? – Мы оба уставились на директора.

– О, ответ прост, – недобро усмехнулся он. – Потому, что вы оба отправляетесь в карцер, чтобы подумать о своем поведении. На хлеб и воду! И скажите спасибо, что не указываю вам сразу на дверь, хотя стоило бы. За мной.

Мы с Эдом переглянулись и промолчали. Решение было справедливо, поэтому к чему спорить? Пришлось спуститься следом за директором по лестнице в подземелья гимназии. Здесь было холодно и сыро. Никогда не думал, что под землей находится столько переплетений коридоров и комнат. Попроси меня рассказать, как мы шли — не сумел бы.

А директор Стерн остановился перед массивной тяжелой дверью, толкнул ее, и мы миновали еще один узенький коридорчик с глухими дверями.

– Сюда, – указал он на одну из них, достал связку ключей и отпер замок. – Курсант Сантьер, это ваше жилище на ближайшие дни. А ваше — напротив, курсант Рейдес.

Карцер представлял собой комнатушку два шага на два. Ни окон, ни каких-либо намеков на светильники, но откуда-то все-таки лился свет, потому что я с трудом мог разглядеть скудную обстановку: кипу соломы и дыру в углу, а еще — кувшин с водой прямо на полу и тарелку с несколькими кусками хлеба. Понятно, дело личное — съем я все сегодня или буду растягивать на дни пребывания в карцере. Неплохо.

Дверь с грохотом закрылась. Никогда не был трусом, но по спине пробежали мурашки. И надолго мы тут? Сел на солому, прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Лечь все равно не получится, только если свернуться в клубок, но месяцы обучения в «Черной звезде» доказали, что спать можно и сидя. Учитывая, насколько я устал, можно уснуть прямо сейчас.

И я действительно задремал. Не мешал ни сырой каземат, ни странные звуки, которые доносились откуда-то, будто из-под пола, ни капающая с потолка вода. Вода? Ну ее… Спать, отдохнуть. Жаль, Анжи меня завтра не дождется, будет волноваться. С другой стороны, вряд ли нас тут забудут надолго, хоть мы и серьезно нарушили правила.

Это была последняя связная мысль перед тем, как окончательно провалился в сон. А проснулся от ощущения, что по лицу кто-то водит пером. Открыл глаза — и едва не заорал. То, что показалось перышком, было крысиным хвостом. Крыса уставилась на меня, я — на нее. Одного куска хлеба уже не хватало. Нет уж, хвостатая, мы так не договаривались! Ударил по ней магией, но понял неприятную истину — темные силы тут не действуют. А практика показала, что и светлые тоже. Крыса довольно уселась прямо передо мной и принялась намывать мордочку. Я придвинул к себе тарелку с хлебом. Был вариант: съесть его, а дальше держаться на воде. Либо не спать и оборонять припасы. Но спать хотелось сильно, а есть — не очень. Спрятать хлеб под одежду? А если крыса решит, что я тоже еда?

Подумал — и половину запаса провизии все-таки съел, а вторую завернул в полу плаща, который так и остался на мне, и положил под голову. Свернулся клубочком, как и собирался. Сначала косился на крысу, опасаясь, что ей покажется вкусной какая-то часть моего тела, а затем уснул. Снился какой-то бред. Тьма, непроглядная тьма, которая вспыхивала миллионами глаз. Странно…

Когда проснулся, никакой крысы рядом не было. Зато все тело затекло. Я поднялся, потянулся и снова сел, потому что другого выбора не было. И долго нам тут торчать?

– Эд! – крикнул, надеясь, что приятель услышит, но ответа не было. Мрак…

Оказалось, что одиночная камера — это первая ступенька к сумасшествию. Я не понимал, сколько прошло времени. То приседал, то разминался, но и это помогало с трудом. Хлеб быстро закончился, и желудок сводило от голода. А еще мне казалось, что присутствует какое-то магическое воздействие, потому что время от времени вдруг накатывали беспричинные приступы паники, что нас тут забудут навсегда, решат таким образом избавиться от виновных студентов. Понимал, как глупы подобные мысли, но ничего не мог с ними поделать.

Когда снова раздался лязг засовов, я почти сходил с ума. Сидел, обхватив голову руками, и мечтал не свихнуться. Но в коридоре ждал не директор Стерн, а куратор Браунер.

– Сантьер, за мной, – скомандовал он.

– А Эд? – покосился на противоположную дверь.

– Его время еще не пришло. Думайте о себе, курсант.

Интересно, почему нас выпустили не одновременно?

– Сколько я тут просидел? – спросил куратора.

– Три дня, и должны были еще столько же. Но не думаю, что вас порадует освобождение.

Что он имел в виду? Что-то случилось? А куратор Браунер привел меня к двери кабинета директора и постучал. Когда я увидел, что внутри вместе со Стерном находится мой отец, дурное предчувствие превратилось в уверенность. Куратор Браунер покинул нас, а Стерн уставился на меня тяжелым взглядом.

– Месье Вейран, вас желает срочно видеть батюшка, – сказал он.

Я обернулся к отцу. Что-то случилось дома? Я предполагал что угодно, только не то, что услышал.

– Виктор, – голос отца звучал глухо, будто через толщу земли, – мадам Валери умерла.

– Что?