Шаг в пропасть

– Тейт, я умираю! – простонала она, и ее душевная боль вырвалась наружу, словно струя крови. – Неужели вы думаете, что именно так я хочу провести оставшиеся мне недели или месяцы?! Не с семьей, а с полицейскими, адвокатами, социальными работниками, толкущимися у меня дома? Посещать судебные заседания и смотреть на Джерри, который будет наблюдать за нами? Причем не только на него, но и на всех наших любопытных соседей и мамаш из родительского комитета, сидящих на галерее для публики. А потом возвращаться домой и видеть Эмили, терзаемую чувством вины и стыда за то, что она сделала?

– Что она сделала? Вы хотите сказать: что сделал он?

– Но она будет винить себя. Ведь так? – всплеснула руками Мэдди. – Как и вы с Хелен. Если, конечно, она вообще понимает, в чем ее вина. А если она понимает или когда она поймет, Джерри уже будет сидеть взаперти, вне пределов нашей досягаемости. Потребуется много, много месяцев, а возможно, целый год, чтобы дело дошло до суда. Я, вероятно, так долго не протяну и не сумею помочь дочери дойти до… – Мэдди замолчала и всхлипнула, – до конца.

Мне стало не по себе. Я посмотрела на ситуацию глазами этой несчастной женщины.

– Боже мой, Мэдди! Простите меня. Я такая толстокожая.

– Обратного пути уже нет, – прошептала она. – Раз мы это затеяли, то обратного пути уже нет. Но мне нужно время подумать. Я должна понять, как теперь быть и что делать.

– Разумеется, – согласилась я. – Разумеется, вам нужно подумать.

Хелен импульсивно подалась вперед:

– Мы здесь, чтобы вам помочь.

– Само собой, – согласилась я. – На каждом этапе пути. Мы поддержим любое ваше решение.

Мэдди кивнула, закрыла глаза и снова откинулась на спинку кресла.

– Извините, – прошептала она. – Мой мозг уже не справляется. Мне нужно передохнуть.

Мы с Хелен ждали, но она не шевелилась, просто сидела неподвижно в кресле, запрокинув голову и обратив закрытые глаза к потолку.

Спустя несколько минут Хелен бросила на меня вопросительный взгляд, едва слышно прошептав:

– Она что, спит? Может, нам лучше уйти?

И тут Мэдди подняла голову, повернула к Хелен заплаканное лицо и, спотыкаясь на каждом слове, с запинкой произнесла:

– Сомневаюсь, что у меня осталось много времени.

Глава 39

Звонок будильника прозвучал, как паровозный гудок, прямо у Мэдди над ухом. Она поспешно нажала на выключатель, и к горлу тут же подкатила тошнота, чего, впрочем, можно было ожидать. Последние три дня утренняя тошнота начиналась тогда, когда Мэдди даже толком не успевала проснуться: тошнота шевелилась внутри, словно дурное знамение – ассоциация, от которой тревожно екнуло сердце, рухнув в бездонную глубину. В последний раз Мэдди чувствовала тошноту по утрам, когда носила в утробе Эмили, но тогда утреннее нездоровье было связано с чем-то чудесным. Тогда Мэдди могла просчитать, через сколько недель тошнота пройдет, а эмбрион внутри живота превратится в прекрасного, долгожданного ребенка. И вот теперь опухоль казалась злым двойником, который заставит ее страдать до тех пор, пока в конце концов не убьет. Мэдди хотелось плакать от подобной несправедливости, от подлости судьбы и бессмысленности случившегося.

Она провела беспокойную ночь с отрывистыми снами и будоражащими мыслями о дочери, в результате заснув лишь на рассвете. Она слышала, как ушел Дэн, но осталась лежать с закрытыми глазами в надежде, что тошнота пройдет, и ее мысли переключились на то, что узнала накануне: о сообщениях, объятиях, микроавтобусе. Мэдди принялась прокручивать в голове детские годы Эмили. Полученная информация накладывалась на каждый эпизод, высвечивая его в новом тошнотворном свете. Мэдди вспомнила знаки внимания, которые Джерри оказывал ее красавице-дочери, и то, как он иногда обнимал Эмили чуть дольше, чем следовало. То, как он, застыв в дверях, завороженно смотрел на Эмили с Рози, которым тогда было лет десять-одиннадцать. Девочки бегали по саду в купальниках и, радостно визжа, обливали друг друга водой. А еще то, как примерно год назад за обедом он спросил Эмили, есть ли у нее бойфренд, и страшно развеселился, когда та залилась краской и потупилась.

У Мэдди скрутило живот. Тошнота не собиралась отступать. Ничего не поделаешь, придется встать и попробовать освободиться. Откинув одеяло, она вылезла из постели и открыла дверь спальни. В доме стояла тишина. Эмили еще спала. Мэдди поспешно прошла по лестничной площадке в ванную, включила на полную громкость радио, подняла стульчак, встала на колени на коврик перед унитазом и, стараясь не шуметь, извергла содержимое желудка. По радио транслировали фортепьянный концерт, высокие ноты в лихорадочном темпе взмывали все выше, отчего голова, казалось, вот-вот взорвется. Когда рвать уже было нечем, Мэдди выключала радио.

– Мама! – раздался за дверью звенящий от негодования голос Эмили. – Я пытаюсь с тобой поговорить!

Поспешно спустив воду, Мэдди выпрямилась, открыла окно, схватила зубную щетку, выдавила на нее пасту, сунула щетку в рот и только после этого открыла дверь.

Эмили, стоя в одной пижаме, сердито смотрела на мать: