Шаг во тьму. Дилогия

Я ограничился тем, что придержал ему дверь. Пошел по лестнице. Он шагал следом. Вощеный пакет в его руке шуршал от малейшего движения.

Я отпер замки и распахнул дверь. Дохнуло теплом… Хотелось плюхнуться на пуфик в прихожей и минут пять просто сидеть, впитывая тепло и ничего не делая, ничего не думая, только чувствуя, как уходит тяжесть из натруженных ног…

Но следом шел Виктор.

Я взял себя в руки и стал как ни в чем не бывало шустро раздеваться. Виктор с косой ухмылкой следил за мной.

Но когда я шагнул на кухню, чтобы и дальше играть роль гостеприимного хозяина, он остановил меня и подтолкнул в большую комнату, которая у меня одновременно и библиотека, и музыкальная, и кинозал, и гостиная.

— Иди уж, веротерпец…

Все еще стараясь не расслабляться, я уселся в одно из двух больших кресел, краем глаза следя, как он разделся в прихожей, сунулся в кухню… Тут уж я не смог сопротивляться. Я вытянул ноги и расслабился, проваливаясь в мягкие подушки и теплый шерстяной плед. Хорошо‑то как…

Я закрыл глаза, так хорошо было…

Виктор шуршал на кухне, гремел чашками. Зашумела вода, зашипел чайник…

Потихоньку тяжесть отступала, переплавляясь в дрему…

Я встряхнулся и открыл глаза. Сколько я так уже сижу? Минут пять. А то и все четверть часа.

А он все на кухне. Хотя чайник уже отшипел, звякнул и выключился. А он все там… И уже не гремит почти…

Вот чмокнула дверца холодильника, пара секунд тишины, и снова чмок — закрылась. Могу поспорить, ничего он оттуда не достал. Я уже слышал минутой раньше, как он лазил в холодильник. А может быть, и то был не первый раз.

Да и зачем ему в мой холодильник лазить? Видал я, с каким выражением он туда глядел, когда случайно залез…

Минуты через две он все‑таки пришел. С моим самым большим подносом, сейчас нагруженным под завязку. Стал переставлять на столик.

Порезанная ветчина. Шмат севрюги в слезинках и желто‑оранжевых прожилках жира, розетка с икрой. Сыр в зелено‑голубоватой плесени, поломанный на куски багет. Вазочка с виноградом и бутылка его любимого красного. Два бокала.

Он наконец‑то сел в кресло напротив и поглядел на меня. От его веселости не осталось и следа.

Черт бы его побрал! Старик дубль два? Опять будет рассказывать, насколько же это опасно — соваться за пределы области, туда, где мы толком не знаем, на что способны суки?

— О чем гадаешь, Храмовник? Рассказал я Старику о твоих похождениях или не рассказал?

— О каких похождениях?

Виктор сморщился. Играть в прокурора он явно не собирался. Плеснул вина в один бокал, потянулся к другому, но я прикрыл его рукой. Не люблю вина.

Виктор пожал плечами. Заговорил, не глядя на меня, покручивая вино в бокале:

— Ничего я Старику не сказал, Храмовник. Но не обольщайся. Это не потому, что я собираюсь беречь твою задницу. Нет, Храмовник. Не ради тебя я ему ничего не сказал…

— Тогда почему?

— Почему… — пробормотал он и снова замолчал, уставившись в бокал.

А я разглядывал его и никак не мог понять, что у него на душе. Странное выражение…

Там явно была досада на меня, но было и что‑то еще… На миг мне показалось, что ему будто неловко за что‑то…

Никогда его таким не видел.

Виктор тяжело вздохнул, на что‑то решаясь. Покивал сам себе. Заговорил, не поднимая глаз:

— Не в тебе дело, Храмовник. Не только в тебе… Старик… — Виктор опять замолк, но сжал губы, словно делал физическое усилие, и продолжал: — Старику уже пришлось однажды делать выбор, очень тяжелый выбор. Выбирать между тем, что было ему дорого, очень дорого — ты даже не представляешь, насколько! — и тем, что он должен был сделать. Между сердцем и делом. Нашим делом. Понимаешь?

Он посмотрел на меня.

Я неопределенно дернул головой.

— Выбор между сердцем и долгом… И он сделал этот выбор. Вырвал из сердца, выкорчевал из себя то, что было ему дороже всего… Отрубил кусок себя, но сделал то, что должен был сделать. Выбрал долг. А теперь… Теперь ты снова ставишь его между выбором. Тяжелым выбором.

— Выбор… А у меня, у меня разве есть он, этот выбор?..

Но Виктор не смотрел на меня. Он говорил, словно не слышал, уставившись в стол перед собой.

— Но я предупреждаю тебя, Крамер: не обольщайся. Старик любит тебя, для него это тяжелый выбор, но тот был тяжелее. — Виктор кивнул, не поднимая глаз. Сам себе. — Тот был тяжелее. Старик выбрал долг. И в этот раз… — Он посмотрел на меня. — Некоторые выборы тянут за собой другие, Храмовник. Сейчас он тоже выберет долг.

Теперь он не прятал глаз, ловил мой взгляд.

— Тебе, может быть, наплевать на себя, Храмовник. Это твое дело. Но подумай о Старике, Крамер. Ему уже пришлось однажды делать выбор — выбор, хуже которого нет. Не заставляй его делать это снова. Не рви его сердце еще раз…

— Еще раз… — процедил я сквозь зубы. — При чем тут тот раз?! И при чем тут я?! Если бы он не отрезал себе ноги, разве не было бы только хуже?! Ну, месяц бы он еще протянул. Ну, год… Но потом‑то…

Я осекся.

Виктор так смотрел на меня…

Потом покачал головой, отказываясь верить.

— О господи! С кем я разговариваю… — Виктор уткнулся лбом в ладони. Помотал головой. — С каким щенком, господи… Что я ему пытаюсь объяснить…