Шаг вперёд, два шага назад (СИ)

Надо отдать должное, игра со светотенью Марченко удавалась. На многих снимках свет выходил на первую роль: контрастность, тени, полутени, блики… игра со светом завораживала, заставляла вглядываться и ловить настроение, которое хотел передать фотохудожник. Я зависала над каждой фото — то на выразительном портрете старушки свет интересно ложился на лицо, и я пыталась рассмотреть каждую его черточку. Мудрость её старых глаз затягивала как бездна.

То разгадывала ракурсы на фото архитектурных объектов: отражения зеркал, витрин, окон транспорта хитро сплетались в замысловатый ребус. Пейзажные фото завораживали бликами на размытом заднем фото. Контрастное фото с замочной скважиной на переднем чёрном фоне и радостной картины играющей на лужайке с полевыми цветами и высокой траве девчушки с воздушным змеем внутри отверстия для ключа вызвало неподдельный восторг.

Когда я в очередной раз зависла над фото, на котором была обнажённая девушка на кровати то ли квартиры, то ли гостиничного номера где-то среди американских или гонконгских небоскрёбов, из окна которого открывался вид на башни мегаполиса, периодически бросавший на меня оценивающие профессиональные взгляды, Марченко, спросил:

— Нравится?

Нравилось. Вроде ну фото девушки, что тут такого, по сюжету остальные интереснее и можно пройти мимо. Но фото притягивало взгляд полным отсутствием пошлости и вульгарности, несмотря на полную обнажённость модели, за счёт очень нежного рассеянного утреннего света, всё было как в молочной дымке. Словно мы застали пробуждение девушки ранним утром, и это утро полно томления и неги, которые передавались через фото.

— Нравится, — кивнула я. — Очень нежно. Такой утренний свет, будто всё в прозрачном молоке. Как вы этого добились?

Стас, стоявший рядом, согласно закивал. Марченко ответил:

— Это действительно раннее туманное утро, а молочная дымка — это такой приём есть у фотографов для рассеивания света — съёмка через пакет.

— То есть как, через пакет? — удивилась я.

— Вот так, — улыбнулся Марченко. — Одеваем на объектив пакет, только не закрываем его, а снимая, чтобы свет шёл сбоку, свет идёт через край пакета и рассеивается на снимке. И никакого фотошопа!

— Обалдеть! — восхитилась я. — Это ж надо ещё додуматься. Но получается очень красиво.

— Аня! Я всё смотрю на тебя, мне хочется с тобой поработать. Я даже придумал концепцию фотосессии — морозное утро. Снег. Утро. Загородный дом. Высокое окно. Ты в белой мужской рубашке. Томная, после страстной ночи. С взъерошенными волосами после сна. Стас! — обратился он к Крекшину. — Ты как считаешь? Твоя девушка…

— Моя невеста, — поправил Стас.

— О-у, — присвистнул Марченко и потрепал его. — Счастливчик! На свадьбу фотографом, надеюсь, меня позовёте? Это даже не обсуждается! Так вот, обрати внимание на овал лица твоей невесты. Это же ШарлизТерон!..

— Нет-нет, — возмутилась я, — какая Шарлиз? Она тёплая блондинка. Она золото. А я серебро.

Я уж молчала про то, что та писаная красавица, каких мало. И сравнивать её со мной, это как сравнить тёплое с холодным. Но на этом я не стала заострять внимание, чтобы не напрашиваться на комплименты, которыми меня дежурно засыпят.

— Ты с кем споришь? С художником? Вы обе белое золото. Не жёлтое. Не серебро. А именно белое золото. К тому же ты привыкла видеть лёгкий загар у Шарлиз. Поэтому я всегда говорю, цвет отвлекает! Представь её на чёрно-белом снимке, и ты поймёшь, я прав. Загори также, и ты будешь таким же расплавленным светлым золотом как она.

Я не стала спорить. Но и тут была с ним не согласна. Загар не шёл моей фарфоровой коже. Кроме того, он плохо на неё ложился. Ничего-то этот художник не понимает! Ну да фиг с ним. Снимает он всё равно красиво.

Марченко в это время вещал что-то про фотосессию со мной, обращаясь к Стасу. Потом ко мне:

— Потом мы завьём тебе локоны, накрасим красной помадой. Её будет не видно, но все будут знать, что это красная помада. И ты упадёшь в снег. Будет алое платье с длинной юбкой. Будет чернеть сзади лес. А в лесу как будто звери. Будто чудовища. Будто волки. Мы туда собак привяжем, фонарики на уровне глаз включим. Словно глаза горят, — Марченко увлёкся, ушёл в себя и фантазировал. — Ты будешь как принцесса из сказки, которую в лес завели и оставили. Белоснежка. Спящая красавица. А, может, красная шапочка. Посмотрим.

Я поёжилась. Дались им эти белоснежки и волки с красными шапочками. Ему кажется это красиво и сказочно. Марченко требовал моего согласия на ближайшую фотоссесию. Я обещала подумать.

— В рубашке около зимнего окна согласна, — сказала я. — А в снег не хочу.

Марченко посмотрел на меня взглядом увлёкшегося фантазёра, которого спустили с небес на землю. Махнул на меня рукой.

— Это мы ещё посмотрим. Я умею убеждать, — он мне подмигнул.

— Только если фото будут эротические — я буду присутствовать, — погрозил Стас Марченко пальцем. — Знаю я вас, фотографов.

Марченко рассмеялся:

— Могу устроить для вас эротическую фотоссесию.