Шаг за черту

Кто же такой Бабур: ученый или варвар, поэт, любующийся природой, или воин, не знающий жалости? Ответ можно найти в «Бабур-наме», но этот ответ, наверное, мало кого устроит, поскольку из книги следует, что Бабур был и тем и другим. Можно также сказать, что спор, который ведется сейчас внутри ислама и, насколько я понимаю, велся на протяжении всей его истории, с самого начала и до наших дней, между консерваторами и реформистами, между его агрессивным, ориентированным на мужчину, жестким мировоззрением и благородной, глубокой, сложной культурой, нашедшей свое отражение в книгах, музыке и философии, передает ту противоречивую двойственность, которую пытаются понять его современные толкователи и которая передает суть внутреннего конфликта Бабура. И тот и другой Бабур — настоящий, и, самое удивительное, он (судя по «Бабур-наме») умел приводить свои части в гармонию. Когда Бабур начинает размышлять, заглядывая в свое сердце, он часто грустен, но те темные облачка, которые печалят его, не кажутся отражением внутренней бури. Чаще всего причина в разлуке. Первый падишах империи Великих Моголов сам был изгнанником и тосковал по дому. Душа его рвалась в края, откуда он пришел, в сегодняшний Афганистан.

Та новая роль, которую Афганистан играет в мире после 11 сентября 2001 года, заставляет нас по-иному читать некоторые места «Бабур-наме». Самая интересная в ней для нас глава — об Индии, поскольку из нее мы узнаем о возникновении империи, просуществовавшей двести лет, до британского завоевания, от ее строителя. Но потом доходишь до воспоминаний об Афганистане и вдруг замираешь. Эти названия, от Кондуза до Кабула, только что звучали в военных репортажах. А рассказы о вероломстве тогдашних правителей, кажется, проливают свет на события сегодняшнего дня. Бабур ко всему этому на удивление снисходителен. (Понятно, что в его времена самым правильным для человека, погубившего чьего-либо отца, было где-нибудь затаиться и придумать способ отправить на тот свет и его подрастающих детей, поскольку в головах этих деток бродили те же мысли.)

Но Бабур любил эту землю предателей и предательств. Почитайте, как он пишет про Кабул, «мелкий захолустный городишко», какими живыми деталями украшает описание самых обычных вещей. «В конце канала есть удобное уединенное место под названием Галкана, куда часто ездят повеселиться». Не без изысков описывает тут Бабур разгульные пирушки. «Вино в Кабуле хмельное. Вино со склонов горы Хвайе-Хаванд-Саид крепче других». Бабур превозносит кабульские фрукты, пренебрежительно упоминая лишь дыни, восхваляет горные зеленые склоны, где нет мух, тогда как в долине мух полно — невозможно отдохнуть. Горные дороги и перевалы, названия которых мелькали в сегодняшних ночных новостях, в репортажах о недавних боях с талибами и «Аль-Кайдой», описаны у него во всех подробностях. Там шмыгают ондатры, вспархивают куропатки. Целый мир оживает перед глазами.

В Индии, которую Бабур не любил, его писательский талант становится еще ярче. Порой он повторяет чужие фантазии. «Говорят… есть слоны высотой в десять ярдов»[135]. Но обычно он все же говорит о том, что видел своими глазами. «[Носороги] на удивление ловко орудуют своим рогом… На охоте один [из носорогов] отбросил на длину копья лошадь слуги по имени Махсуд. Слугу с тех пор называли Махсуд Носорог». Бабур описывает местных коров, обезьян, птиц, фрукты, с уважением отзывается о «великолепной» системе счета[136] и об «изумительной» системе мер и весов, но тем не менее здешний край его раздражает. «Никакого очарования здесь нет. Люди некрасивые… их ремесла и искусства не знают ни гармонии, ни симметрии… Нет льда… Нет ванн». Он любит муссоны и не любит высокую влажность. Любит зиму и не любит пыль. Лето здесь не такое жаркое, как в Кандагаре или Балке, хотя это как раз хорошо. Его восхищают «искусные мастера всех ремесел». Но богатство он ценит выше всего. «Единственное, чем хорош Индостан, — это тем, что в этой огромной стране везде много золота и много денег».

Противоречивость Бабура хорошо видна в его описании взятия Шандери в 1528 году. Сначала он приводит кровавые подробности гибели множества «неверных» и описывает, по-видимому, массовое самоубийство, которое совершили одновременно двести или триста человек. («Они гибли один за другим, добровольно подставляя шеи одному из них, которому дали меч… Гора из отрубленных голов неверных выросла на горном склоне с северо-западной стороны от Шандери».) И тут же, через три предложения, мы читаем: «Шандери — прекрасное место. Вокруг множество быстрых речек… Есть озеро… знаменитое на весь Индостан своей сладкой, хорошей водой. Озеро и впрямь очень красивое…»