Шаг за черту

Я едва приехал, но уже почти все, с кем я встретился: Виджай Шанкардасс, друзья, которым я сразу же позвонил, даже полицейские — спрашивают, что я думаю о новой индийской политике. Если Бомбей — это индийский Нью-Йорк, манящий, гламурный, вульгарный, трущобный торговый, киношный город, город фантастического богатства и страшной нищеты, то Дели похож на Вашингтон. Политика здесь любимая игрушка. Другими темами тут увлекаются ненадолго.

Когда-то национальные меньшинства в Индии искали поддержки у левого крыла Конгресса, единственной в те времена организованной силы, обладавшей политическими рычагами. Сейчас в партии стали явно заметны правый уклон и внутренние распри. Сила, некогда мощная, под руководством Сони Ганди слабеет, рычаги ржавеют.

Люди, которые знают Соню много лет, советуют мне не покупаться на рассказы о том, что она будто бы никогда не интересовалась политикой и дала согласие стать во главе партии лишь потому, что так лучше для дела. Эта женщина потеряла голову от власти, но руководить она не способна, поскольку у нее нет ни умения, ни обаяния, ни проницательности — нет ничего, кроме жажды власти. Льстивой толпой ее окружает семейство Неру — Ганди, чтобы ни в коем случае не допустить появления новых лидеров, таких, например, как П. Чидамбарам, Мадхаврао Сциндия, Раджеш Пилот[146], — которые, обладая политической волей и свежими идеями, возможно, сумели бы вдохнуть в партию новую жизнь, но им не дано такой возможности, поскольку, с точки зрения Сони и ее клана, право руководить страной принадлежат исключительно ей и ее детям.

В последний раз я был в Индии в августе 1987 года, когда прилетел по заданию телередакции собрать материал о сороковой годовщине обретения Индией независимости. Никогда не забуду, как слушал речь Раджива Ганди в Красном форте, на редкость скучную, пересыпанную словечками из какого-то школьного сленга, и толпа, откровенно скучавшая, расходилась. Теперь по телевизору выступает его вдова (ее речь пересыпана словечками еще более дурацкими), считающая себя вправе управлять страной, но никого, кроме себя, в этом не убедившая.

Я помню другую вдову. В том же 1987-м мы снимали сикхскую женщину по имени Равель Каур, на глазах у которой были убиты ее муж и сыновья, а убили их люди, организованные и вооруженные партией Индийский национальный конгресс. Незадолго до тех событий погибла от руки своих сикхских телохранителей Индира Ганди, а расплачиваться пришлось всей сикхской общине Дели. За весь период правления Раджива Ганди ни один человек не был осужден за погромы и убийства, несмотря на свидетельства множества очевидцев, опознавших убийц.

Виджай Шанкардасс, много лет знакомый с Радживом, растерял тогда все иллюзии на его счет. Они с женой прятали у себя от погромщиков соседа-сикха. Потом Виджай отправился к Ганди требовать, чтобы тот хоть что-нибудь сделал и остановил наконец погромы, и его глубоко потрясло равнодушное лицо Раджива. «Салман, он был спокоен». Арджун Дас, один из близких помощников Раджива, отреагировал на речь Виджая весьма бурно. «Saaloón ko phoonk do!» — рявкнул он. «К черту этих ублюдков!» Через некоторое время он и сам был убит.

Когда наш фильм был готов, Раджив Ганди пытался через дипломатическое представительство в Лондоне сделать все возможное (мой друг и тезка Салман Хайдар, в то время глава представительства, подвергся тогда самому жесткому давлению), чтобы не допустить его показа из-за нашего интервью с сикхской вдовой. Та женщина не была сикхской террористкой, она была жертвой антисикхского террора; она не поддерживала националистов, которые требовали создать сикхское государство, а всего лишь хотела справедливого наказания для убийц, но Индия осталась глуха к ее просьбам. И — я рад это сказать — Индия проиграла.

Слишком много здесь вдов. В «Детях полуночи» я высмеял первую из них, г-жу Индиру Ганди, когда она в период чрезвычайного положения середины 1970-х злоупотребляла властью, превратившись в квазидиктатора. Тогда мне и в голову не приходило, насколько затянется — по причинам то трагическим, то до смешного банальным — период вдовьих правлений.

Потому вдовы стали одним из центральных образов так и не законченного фильма «Вода» режиссера индо-канадского происхождения Дипы Мехты, снимавшей многие эпизоды в дешевой гостинице для вдов в священном городе Бенаресе, куда несчастные женщины приезжают помолиться и оплакать своих мужей на берегах Гага. Съемки фильма были прерваны из-за угроз индуистских экстремистов. Мехта, несмотря на все ее усилия завершить дело, была вынуждена отказаться от этой мысли и вернуться в Канаду.