Шаг за рубеж

Любезные похитители оставили для карающей длани лошадей, собрали седельные сумки, набив их провизией и одеждой, соорудили шалаш с крышей из звериных шкур и листьев, где положили то, что могло промокнуть от дождя. Прежде чем обездвижить, пленника провели к сооружению и лошадям, указали на каждую вещь, убедились, что мужчина сумеет разобраться, и только после взялись за веревки.

Ивтад покинул палача. Первые пару десятков минут, а может, и час, Кайрус мог назвать свое положение терпимым. Пока не заморосил мелкий противный дождь. Но как только культисты начали приводить жертв, слуга Его Величества позабыл обо всех неприятностях.

Темнокожие, разукрашенные не стираемыми дождем и временем рисунками дикари и жители Ферстленда, совсем тощие или, напротив, крупные, бородатые старики, грязные женщины – связанных несчастных жертв выводили по нескольку зараз. Их вели к каменным плитам, а когда на постамент не влезало больше людей, пленникам связывали ноги. В какой-то момент палач понадеялся, что на этом и закончится, но Ивтад отдавал команду, и жертв начинали резать. Кайрус видел, что это не было обычным убийством – культисты наносили множество ран, уродовали лица и выдавливали глаза. Они били жертв палками с металлическими шипами и пинали сапогами, некоторые совали в лица связанным факелы. Люди кричали, хрипели и дергались в оковах, они выли и умоляли, они не могли отбиваться и пытались уползти. При свете только заканчивающегося дня палач мог видеть все происходящее слишком отчетливо.

Кайрус испытывал чувства, которые, как ему казалось, он давно позабыл, – страх и отвращение.

Как только жертвы переставали двигаться, их мучители уходили и отправлялись за следующими и повторяли процесс вновь и вновь. Те, кого повели вторыми, уже понимали, что их ждет, и крики почти не смолкали.

Карающая длань всегда справлялся с делом всей своей жизни, он многое успел повидать и совершить, но в этот раз ему хотелось заткнуть уши и отвернуться.

Оставалось не так долго до заката, когда стражники покинули палача и присоединились к своим собратьям. Последняя группа жертв заняла места, а на до сих пор не запятнанный помост взошел Ивтад. Бастард Голдрэта держал в руках старый манускрипт, с которого он начал читать что-то вроде заклинания на непонятном языке, должного обеспечить призыв. Знакомые слова прослеживались в его речи, у некоторых, кажущихся понятными, были другие окончания, или они имели иные ударения, но названия Династий, произносимые предводителем Культа, были отчетливо слышны и звучали так же, как и теперь.

На последних строках, которые мужчина явно успел запомнить, он отдал письмена помощнику, принял из его рук нож и сделал надрезы на своих ногах и руках. Кайрус не видел, насколько сильными были раны, но бастард продолжал стоять и повторять одни и те же слова. Его народ, в большинстве собравшийся на противоположной от Кайруса стороне, у лагеря, вторил предводителю.

Люди продолжали и продолжали говорить, а быть может, Кайрусу это уже казалось после нескольких десятков или сотен повторений. Эхо застряло в его голове. Солнце почти село, кроваво-красное небо с яркими оранжевыми полосами находилось за спиной Ивтада. Палач успел освободить одну руку, но до ножа ему было не дотянуться – приходилось распутываться пока без помощи лезвия, развязывая узелок за узелком.

Голоса понемногу начали затихать. Культисты озадаченно переглядывались, и лишь Ивтад упорно твердил заученную речь. Не ожидавший ничего, кроме провала, Кайрус не был разочарован. Более всего он мечтал о том, чтобы поскорее сбежать. Убийцу сына, который должен был вызывать лишь чувство ненависти, он скорее жалел. Отчаяние, слышащееся в голосе, когда сын Голдрэта единственный продолжил твердить одно и то же, вызывало сочувствие. Голос предводителя, оставшегося без поддержки, звучал одиноко и тускло.

Палач наконец сумел дотянуться до ножа, но тот и правда оказался слишком тупым. Что с его помощью, что без нее, он мог провозиться еще не менее получаса. Ивтад продолжал болтать охрипшим голосом, а Кайрус исправно рвал веревки, пока вдруг вокруг не начало светлеть.

До рассвета было слишком далеко, факелы не могли гореть так ярко, и палач оторвался от своего занятия.

Свечение исходило от каменных плит, на которых покоились тела жертв и стоял, уже на коленях, бастард. Оно появилось из ниоткуда и становилось ярче и ярче, пока не стало ослепляющим. Кайрус зажмурился, а когда это не помогло, закрыл лицо освобожденной рукой. Мужчине казалось, что даже через ладонь, через все его тело проходит этот свет. Нож выпал из пальцев, палач не знал, как скрыться от ослепляющей болезненной вспышки, и когда он уже был готов выдавить себе глаза, лишь бы это закончилось, свет отступил.

– СМЕРТНЫЕ!

Голос, не похожий ни на один человеческий, был подобен раскату грома. Он проникал в самую душу и звучал не только в ушах, но и внутри, вместе с ударами сердца. Он пронизывал собой пространство и был не менее обжигающим и сводящим с ума, чем свет.