Шаг за рубеж

Единственным козырем, против которого хозяину Миррорхолла было бы нечего предъявить, являлся Рорри – Дримленса похитили в весьма сознательном возрасте, а теперь он и вовсе вполне способен отвечать за свои поступки и здраво оценивать происходящее. Единственное оружие против Редгласса перепугалось и предпочло покинуть Большой зал. Лишь Ниллсу удалось найти способ вернуть мальчишку и заставить того отвечать на вопросы. Какие волшебные слова слуга Экрога сумел вспомнить и применил, чтобы добиться желаемого, Клейс решил обязательно узнать, но немногим позже.

Суд над Редглассом закончился ничем, лорды прислушались к словам правителя Миррорхолла, особенно насчет свидетелей-простолюдинов, и большая часть предпочла воздержаться от вынесения вердикта, по крайней мере до поры до времени.

Робсон Холдбист же не доставил никаких проблем, у него не имелось ярых защитников, кроме Торджа. Раял Глейгрим выступил в защиту союзника скорее потому, что был также и не очень дальним родственником глупца. Противостоять доводам регента он не мог и не хотел, однако попросил о снисхождении. Всех интересовал скорее вопрос о наследстве и северном троне, нежели о причинах, по которым Робсон пошел против Его Высочества. Младший сын Рогора, только-только севший на трон, был настолько незаметным даже в зале суда и не успел показать себя ни с хорошей, ни с плохой стороны, что его не воспринимали как правителя. Юноша продолжал стоять, пока лорды переговаривались, и большинство из них удивились, когда Клейс предложил северянину присесть, пока идет обсуждение.

– Милорд Холдбист, я хотел бы спросить вас: вы получали мой указ, вам зачитывали его глашатаи, и он был достаточно понятен? – в самом конце поинтересовался регент.

– Да, Ваше Высочество.

– То есть правильно ли я понял, что вы, несмотря на понятный указ, не повиновались, а предпочли отправиться на помощь Раялу Глейгриму?

– Да, – голос юноши дрожал, он смотрел в пол и еле заметно кивал.

– Более того, вы не стали обеспечивать его оружием или припасами, даже не подумали отправить к нему на помощь людей без лорда во главе, а явились самолично, возглавляя войско? Оставив север, столь близко расположенный к неспокойным землям, без правителя.

– Да, Ваше Высочество, – снова тихо проблеял лорд.

– Вас кто-то надоумил так поступить?

На некоторое время Робсон замолчал. Он поднял голову, сглотнул, перевел испуганный взгляд на Рирза, сидящего на скамье для менее знатных людей – среди таких же бастардов, советников и сиров. Незаконнорожденный отпрыск Рогора, по данным, которыми располагал Форест, не появлялся в Фиендхолле, пока Робсон не ушел на юго-восток. Про какие-либо переписки братьев никто не знал, и это было маловероятно. Скорее всего, повлиять на младшего брата Рирз не мог. Или все же?

Северный бастард сидел с левой стороны, развернутый боком к регенту, он смотрел на Робсона с сочувствием, смешанным со… Злостью? Обидой? Горечью? Рирз хотел титул и видел последнее препятствие, он понятия не имел о решении, которое принял Клейс, и не знал, принято ли оно в принципе. При этом Робсон был братом бастарда, они некоторое время жили в одном доме.

Молчание затягивалось. Советники посмотрели на регента, надеясь увидеть в его лице какой-то ответ. Писари тоже повернули головы, а сир Аквуен, стоящий на защите Его Величества, как бы невзначай кашлянул раз-другой.

– Я сам, – снова заговорил Робсон Холдбист. – Я хотел помочь матушке, она переживала за племянников…

– То есть вас надоумила так поступить ваша мать, леди Эббиана Холдбист?

– Нет! Нет-нет, она только волновалась! – юноша замотал головой и затряс руками, чтобы показать, насколько сильно он не согласен с данными выводами. – Матушка ни при чем!

– Вы понимали, милорд, что вас могут приговорить к смертной казни за то, что вы проигнорировали мои указы?

– Да. – Фореста не тронул голос глубоко страдающего лорда. Как только приходило время расплаты, даже самые отчаянные и храбрейшие из мужей умели забывать о достоинстве, умолять, клясться всеми своими родственниками, включая детей, и, несомненно, настолько страдали и болели, что были готовы лишиться чувств посреди Большого зала. Это вызывало скорее отвращение.

Кроме того, Его Высочество не мог не вспомнить о Тордже, с которым имел неудовольствие поругаться из-за юнца, принимающего вид невинной белой овечки. Рыцарь был близким другом, и Клейс, без того постоянно пребывающий в подавленном настроении, не мог избавиться от неприязни к юноше из-за той самой ссоры. Он старался не выказывать ее на публике, но не переставал чувствовать.