Шаг за шагом

И Александр Васильич преуморительно натурально рассказал ему басню Крылова «Кот и повар». Дети с сосредоточенным вниманием следили за малейшими изменениями лица и движений рассказчика, передразнивая каждую его гримасу, и к концу басни разразились неистовым хохотом. Даже Анюта прыснула со смеху, хотя немного и сконфузилась при этом.

Светлов просидел у них довольно долго, неумолкаемо болтая и шутя. Когда он уходил, вся семья проводила его до ворот и даже постояла несколько минут за воротами, пока пролетка Александра Васильича не завернула на угол улицы.

— Поезжай домой, — сказал он кучеру, посмотрев дорогой на часы.

Светлову почему-то не захотелось ехать сегодня до обеда еще к кому-нибудь, хоть он и знал, что дома мать распечет его за это порядком.

V ВСТРЕЧА С СТАРЫМИ ТОВАРИЩАМИ

«Впечатления бывают чище и глубже, когда они реже повторяются», — думалось дорогой Александру Васильичу. Этим он как будто хотел мысленно оправдать себя перед стариками в том отношении, что посетил во все утро только два дома. Но Светлову, видно, не суждено было ограничиться в это утро одними теми впечатлениями, какими он теперь возвращался домой. Едва миновав; две-три улицы, Александр Васильич вдруг услыхал, почти рядом с собой, громкий голос:

— Сто-о-й! Светловушка!

Не успел он обернуться в сторону голоса, как к нему подбежал, быстро соскочив с дрожек, молодой человек в парадной форме лекаря горного ведомства.

— Батюшки! Ельников! Ты какими судьбами? — закричал радостно Светлов и, в свою очередь, радостно бросился к приятелю.

Они дружно обнялись и поцеловались.

— Вот не думал-то!.. — сказал Александр Васильич, весь покраснев от удовольствия.

— Я, брат, и сам не думал, так скоро тебя увидеть… Еду — гляжу: что за чудо! неужели Светлов? Так и есть: он! — проговорил впопыхах Ельников, сияя тем же удовольствием.

— Едем ко мне, — пригласил Светлов.

— Нет, брат, ко мне. Я сегодня целое утро с официальными визитами таскаюсь, устал страшно, а у тебя ведь семья: не сразу растянешься, как дома. Отпускай свое судно, авось и на моем доберемся до пристани, хоть оно немножко и не того… не из паровых.

— Значит, надо заказать, что и обедать дома не буду? — улыбнулся Светлов.

— Полагается.

Александр Васильич отпустил своего кучера с заказом, что обедать дома не будет, и поехал с Ельниковым. Дорогой Светлов вкратце рассказал ему, как выдержал экзамен, сообщил самые свежие петербургские новости; рассказал, что отыскивал его в Москве, но там сказали, что он, Ельников, тоже выдержал экзамен и уехал на службу, лекарем, в Сибирь.

— Я и думал, что ты теперь где-нибудь в нерчинских краях пребываешь, — заключил Александр Васильич, слезая с дрожек у ворот квартиры Ельникова.

— Да оно так бы и случилось, пожалуй, если б я не похлопотал здесь у начальства. Не хотелось, брат, мне забираться в такую глушь… — сказал Ельников, и в голосе его послышалась тоскливая нота.

Анемподист Михайлыч Ельников принадлежит к числу тех личностей нашего рассказа, на которых мы остановимся подольше, и потому сказать о нем особо Два-три слова будет не лишнее. Ельников представлял собой фигуру среднего роста, до крайности сухощавую. Чрезвычайно серьезное лицо его смотрело мрачно, как иная сентябрьская ночь; но когда это лицо освещала редкая улыбка, оно было в высшей степени добродушно и привлекательно. Особенно хороши были у Ельникова глаза: большие, черные, глубоко впавшие в свои орбиты, такие же мрачные, как и лицо, они обнаруживали сильный самобытный ум и постоянно как-то лихорадочно лестели. С первого взгляда манеры Анемподиста Михайлыча казались грубыми, угловатыми; но, привыкнув к этим манерам, в них нетрудно было подметить ту своеобразную, суровую мягкость, которая как будто говорит встречному: «Ты смелее подходи ко мне — я человек хороший». Тем не менее наружность Ельникова производила на каждого, с первой же встречи, весьма тяжелое, тоскливое впечатление: неизлечимым недугом чахотки веяло от каждой ее черты. В особенности, когда Анемподист Михайлыч бывал чем-нибудь взволнован, лицо его принимало такой неестественный, зеленоватый цвет и восковую прозрачность, что становилось как-то жутко в его присутствии не одному свежему человеку, но и хорошо знавшим Ельникова товарищам.

В настоящую минуту, когда приятели уселись рядом на диване в маленькой, в одну комнату, квартирке Ельникова, Светлов, пристально смотря на него, чувствовала именно такое впечатление. «Не жилец он на свете», — подумалось Александру Васильичу в эту минуту, и ему стало жутко до боли.

— А ты, брат, еще больше похудел, — сказал он Ельникову под влиянием этого неотразимого впечатления.

— Эх, брат! ведь дни и ночи пришлось сидеть перед экзаменами, — ответил угрюмо Анемподист Михайлыч. — А главное — люди меня изводят, — помолчав, прибавил он еще угрюмее.