Шагай, пехота!

Участники ночного поиска гвардии сержанты Черный, Болотов, Дарьев, гвардии младший сержант Пушкарей, гвардии рядовые Чернышев, Колесников, Матрой, Турбин и другие были награждены орденом Славы III степени.

26 ноября состоялось собрание партийного актива полка. Коммунисты вели деловой и по-партийному принципиальный разговор о нашей готовности к решению новых, еще более трудных задач в связи с подготовкой к боям на территории фашистской Германии.

* * *

Начавшийся декабрь не внес каких-либо существенных изменений во фронтовой обстановке. Но наша жизнь не была однообразной, заполнялась нередко событиями, которые трудно забываются и сохраняются в памяти надолго. К ним относится, например, то, что произошло в расположении полка в начале декабря 1944 года.

Мы успели привыкнуть к тому, что за последнее время к нам довольно часто приезжала передвижная радиоустановка политотдела 97-й гвардейской дивизии, которая вела передачи и для нас, и для гитлеровских войск. Обычно они для нас начинались с русских, украинских народных и популярных советских песен. Может показаться, что никак не увязывается такое: тревожная боевая обстановка и прекрасная, берущая за душу музыка. Но такие передачи, могу судить по себе, будто отодвигали на задний план тяготы и невзгоды фронтовой жизни, вызывали у бойцов прилив добрых, светлых чувств, поднимали у них настроение. Думы летели к родному дому, к близким, любимым, бесконечно дорогим… Конечно, не всегда гитлеровцы давали нам дослушать концерт. И задушевная песня заглушалась подчас взрывами мин и снарядов, пулеметными очередями.

3 декабря, когда стемнело, началась очередная радиопередача. Крытая автомашина, как всегда, стояла в небольшом овраге, в глубине наших позиций. А провода к мощным репродукторам были выведены на нейтральную полосу метров за восемьдесят. Наши дикторы сначала прочитали гвардейцам очередные сводки Совинформбюро.

Вслед за этим началась передача для вражеской стороны. По всей передовой громко звучали на немецком языке призывы к солдатам противника, чтобы не верили они лживой пропаганде Геббельса, чтобы серьезно задумались о том, в какую пропасть толкает их Гитлер. Потом передавались записи немецких песен, танцевальной музыки, вальсов Штрауса. Лишь спустя несколько минут, будто опомнившись, гитлеровцы послали в сторону, откуда велись наши радиопередачи, несколько мин и пулеметных очередей.

Через полчаса необычный ночной концерт возобновился, только теперь передача велась из вражеских окопов. По шипению в немецких репродукторах легко можно было догадаться, что там прокручивали старые, заезженные пластинки. Хрипло звучали песни о Стеньке Разине, старинные напевы «Барыни», «На реченьке», даже «Катюшу» не забыли фашисты, чтобы осовременить свой тощий музыкальный репертуар. Потом что-то рявкнуло, надрывно кашлянуло, послышался писклявый голос какого-то, как нам объяснили на ломаном русском языке, «перебежчика». Он путано и несвязно обращался к «землякам», чтобы те переходили на сторону Германии, ибо там, мол, уже подготовлено такое всесильное оружие, перед которым не устоят большевики… Может быть, еще о чем-то хотело вещать фашистское радио, но в это время громко ударили минометы подразделений капитана Личмана и старшего лейтенанта Арцаба. Такого сигнала было достаточно, чтобы дружно захлопали винтовочные выстрелы, застрекотали пулеметы. И через считанные минуты полевое радио гитлеровцев умолкло.

— Быстро подавился Геббельс! — смеялись гвардейцы.

Но этим дело не закончилось.

Иван Ефимович Полторак попросил у меня разрешения на проведение небольшой ночной операции. Оказывается, полковой агитатор гвардии старший лейтенант Коробко решил прикрепить на стене дома, стоявшего на нейтральной полосе метрах в ста от наших окопов и примерно на том же расстоянии от немецкого переднего края, карикатурный портрет Гитлера, сделанный полковыми самодеятельными художниками на большом квадратном куске парашютного шелка.

— Разведчики быстренько повесят его, Юрий Андреевич, — убеждал меня замполит. — Я уже разговаривал с командиром разведвзвода. А чтоб немцы его не сразу сняли, подходы к дому с их стороны заминируем. Пошлем отделение саперов.

— Затея добрая, — говорю Ивану Ефимовичу, — только как бы людей не загубить.

— Сейчас фрицы спят после концерта, проскочат наши ребята.

— Ладно, — согласился я. — Только пусть идут добровольцы.

И вот четыре разведчика и три сапера скользнули в ночную темень. И пока разведчики прикрепляли к стене дома, обращенной к немецким окопам, изображение фюрера, саперы во главе с гвардии сержантом Санфировым заминировали подступы к нему.

Гитлер был изображен с пластырями на лбу и щеке, с перевязанной ногой, на костылях, с вытянутой рукой, как бы умоляя немецких солдат воевать, не щадя своей жизни. Внизу крупно на немецком языке было написано: «Ефрейтор Гитлер ложился…»