Шагай вперед, мой караван... (СИ)

“Счетчик”, установленный на почте, отщелкивал последние часы и минуты уходящего в историю тысячелетия. Если еще месяц назад в семье и обсуждались варианты встречи Нового года - на теплоходе, в ресторане, в гостях, то теперь никаких разногласий не возникало. Все единодушно высказались за то, чтобы остаться дома.

Они сообща накрыли праздничный стол, развернув его и поставив стулья таким образом, чтобы равноправной, самой почетной персоной на торжестве был Его Величество Телевизор.

До поздней ночи затянулся большой новогодний концерт, на котором выступали милые их сердцу певцы и артисты. Семья блаженствовала, впервые за последние годы чувствуя себя “дома”.Они с жадностью смотрели, как отмечает канун третьего тысячелетия Москва, страны Европы и всего мира.Радость, веселье, ликование, праздничное приподнятое настроение царили повсюду на Земле... Повсюду, кроме Америки, хранившей тревожное, будничное молчание, передававшей свои обычные Talk show и ширпотребные боевики. Для нее будто и не существовало такого грандиозного события. Более того, примерно за месяц или два до Рождества средства массовой информации начали психообработку граждан, запугая их готовящимися терактами и настоятельно советуя отказаться от дальних перелетов, поездок, запланированных путешествий, круизов и рождественских традиционных посещений родных. Не рекомендовалось в эти дни даже просто выходить на улицу.

Ну и американцы, как народ внушаемый, организованный и послушный, вернули свои билеты, отменили отпуска и остались дома, за плотно закрытыми дверями и жалюзи. Исключение составляли разве что нью-йоркцы, собиравшиеся по традиции на центральной площади поглазеть, как падает вниз по столбу с последними утекающими секундами года светящийся шар. На улицах же Лос-Анджелеса царила поистине мертвая тишина. В домах после десяти часов вечера нигде не горел свет. Собственно, американцы Новый Год и праздником-то не считают. Для них существует только Рождество, сразу после которого они выбрасывают на улицы елки и выключают в своих дворах иллюминацию. А если откуда-то в новогоднюю ночь и донесутся вдруг музыка и взрывы веселья, то можно не задумываясь сказать, что в этом доме обосновались постсоветские эмигранты.

Давид, не ослабляя опеки над родителями и сестрами, заставил их заполнить необходимые бумаги на гражданство, как только истекли пять лет со дня получения ими грин-карты. Девочки отнеслись к этому с энтузиазмом. Особенно Инга. Она не желала, отмечать в анкетах свой статус унизительным словом alien, которое переводилось, как “иностранный, чужестранный, чужой, чуждый, инородный”, да еще и как “инопланетянин” впридачу. Лана тоже считала, что если уж они попали в эту страну, то должны стать полноправными ее гражданами, а не довольствоваться птичьими правами.

Понимал это и Левон - приминительно к своим детям. Понимал умом. Что же касается сердца... Несколько дней он не мог спать. Вставал, ходил по дому, сидел в одиночестве на патио, напевая себе под нос: “Здесь, под небом чужим, я как гость нежеланный...” и устремив неподвижный взгляд в действительно чужое, незнакомое небо, с вывернутой, черт знает как, Луной и созвездиями. Он не мог отыскать на нем даже Большую медведицу, на которую так любил смотреть с самого детства.

Невзирая на отчаянные уговоры жены и сына, Левон наотрез отказался от заполнения application на гражданство, добавив при этом, что каждый член его семьи волен принимать решение сам за себя. Лана подъезжала к мужу с разных сторон, но в конце концов вынуждена была отступить и принялась в одиночку штудировать сто обязательных вопросов, ответы на которые должен знать каждый кандидат на гражданина Соединенных Штатов Америки. С Ингой очень активно занимался Гарри, заставляя ее учить каждый ответ наизусть.

Анна и Сергей, прошедшие через это испытание раньше их, пугали Лану строгостями и придирками сотрудников иммиграционных служб. Уверяли, что те, якобы, проводят собеседование с явным пристрастием и тенденцией завалить кандидата, отыскивая в его биографии черные пятна, самое черное из которых - принадлежность к коммунистической партии.

В день собеседования Левон не пожелал сопровождать жену и дочерей и остался дома. С ними поехали Гарри и Давид. В кабинет вызывали по одному. Лане попался на редкость покладистый и доброжелательный сотрудник. Из десяти полагавшихся вопросов он прочитал от силы пять, листая при этом ее бумаги и не слушая ответов. А потом со скучающим видом задал еще несколько стандартных вопросов, относящихся к ее прошлому.Улыбнулся на прощание и отпустил, сказав, что она будет письменно уведомлена о дне и часе процедуры клятвоприношения.

Гарри волновался больше всех. Он не отходил от Инги, подбадривал ее, держал за руку, уговаривал не нервничать и вести себя независимо. Пока Инга была на собеседовании, он, не присев ни на минуту, мерил шагами приемный зал, то и дело поглядывая на дверь. Она вышла чуть побледневшая, но сияющая.Он бросился к ней с нетерпеливым: “Ну как?!” и облегченно вздохнул, услышав, что все в порядке.