Шагая по пустыне…

Воды в наших канистрах мало, путь впереди неясен и поэтому немного боязно: а что, если случится неладное с машиной. Но она, перемахивая через холмы и небольшие распадки, мерно и весело стрекочет мотором. И вдруг неожиданно из-за бугра выглянули ярко-зеленые вершины деревьев. Нам не верится. Не может быть здесь деревьев, а если и есть, то возле них обязательно люди, скот и пыльная земля, выбитая копытами. Но перед нами открывается небольшое ущелье и оазис из древних и высоких ив. Под ним крохотный родник, густая тень, прохлада, влажный воздух. Как мы рады всему этому раю!

Машина, к ней нельзя прикоснуться, такая она горячая, стынет в тени, и уж мы все наслаждаемся. Не беда, что со всех сторон, размахивая длинными ногами, бегут к нам клещи-гиаломы; неважно и то, что несколько тощих комариков заявляют о себе острыми уколами, предупреждая о предстоящей вечерней атаке, всем хочется отдохнуть от пустыни.

Деревья большие, развесистые, на них невольно заглядишься. Многие распластали по земле свои толстые стволы, извиваются, будто удавы. И уж сколько им человек нанес ран топором и пилой.

Беспрестанно напевает иволга. Здесь живет только одна парочка. Певунью никак не разглядеть в густой зелени листьев. А если она и выскочит на секунду на голую ветку, то, заметив на себе взгляд человека, сразу спрячется. Безумолчно пищат птенцы воробьев. Здесь только одно их гнездо. Пустыня голая, еды в ней немного.

Тихо… Но иногда будто загрохочет поезд, так громко зашелестят от порыва ветра листья, а одно дерево запоет тонким страдальческим голосом: какая-то ветка трется о другую и жалобно плачет.

Все проголодались, дружно готовят обед. А мне, водителю, привилегия. Пользуясь ею, я усаживаюсь возле родника. С десяток толстых-претолстых, солидных и, наверное, уже старых жаб шлепается в воду, десяток пар глаз высовывается из воды и уставляется на меня: «Что понадобилось человеку в нашей обители?»

Жабы терпеливые. Вот так, застыв, будут глазеть на меня часами. Но и мне от усталости не хочется двигаться. Подожду здесь, послушаю крики иволги, воробьев, шум листьев и скрип дерева.

Прилетела маленькая стайка розовых скворцов, покрутилась и умчалась снова в жаркую пустыню. Появилась каменка-плясунья, посмотрела на людей, взобралась на камешек, покланялась и — обратно в жару, полыхающую ярким светом.

Родничок — глубокая яма около двух метров в диаметре, заполненная синеватой мутной водой. Один край ямы пологий, мелкий. Через него струится слабый ручеек и вскоре же теряется в грязной жиже. К пологому бережку беспрестанно летят насекомые: большие полосатые мухи-ежемухи, поменьше — тахины, цветастые — сирфиды. Еще прилетают желтые в черных перевязях осы-веспы. Все садятся на жидкую грязь и жадно льнут к влаге.

И все же я пересидел жаб, они почувствовали ко мне, такому неподвижному, доверие. Одна за другой, не спеша и соблюдая достоинство, приковыляли к мелкому бережку и здесь, как возле обеденного стола, расселись спокойные, домовитые. Ни одна из них не стала искать свою добычу. Зачем? Вот когда муха окажется совсем рядом возле самого рта, тогда другое дело: короткий бросок вперед, чуть дальше с опережением, и добыча в розовой пасти. Вздрогнет подбородок, шевельнутся глаза, погрузятся наполовину, помогая протолкнуть в пищевод пищу, и снова покой, безразличное выражение выпученных глаз и застывшая улыбка безобразного широкого рта.

Если муха села на голову — на нее никакого внимания. С головы ее не схватишь. Пусть сидит, кривляется, все равно рано пли поздно попадет в рот.

Страдающим от жажды насекомым достается от жаб, один за другим исчезают в прожорливых ртах. Только осы неприкосновенны, разгуливают безнаказанно и никто не покушается на их жизнь. И не только осы. Вместе с ними неприкосновенна и одна беззащитная муха-сирфидка. Ей, обманщице, хорошо. Ее тоже боятся жабы, и не зря она так похожа на ос.

Как мне захотелось в эту минуту, чтобы рядом оказался хотя бы один из представителей многочисленной когорты скептиков, подвергающих сомнению ясные и давно проверенные жизнью вещи, те противники мимикрии, происхождение и органическая целесообразность которой так показательна и наглядна. Чтобы понять сущность подобных вещей, необходимо общение с природой. Что стоят голые схемы, рожденные в тишине кабинетов, вдали от природы. Как много они, эти скептики, внесли путаницы, ошеломляя простачков своей заумной вычурностью, прикрывающей темноту духа.

Жабы разленились от легкой добычи, растолстели. Легкая у них жизнь. Да и самих их никто не трогает. Кому нужны они, такие безобразные, бородавчатые, ядовитые? А пища — она сама лезет в рот. Успевай только хватать да проглатывать.