Шагая по пустыне…

Но с червем происходит что-то неладное. Быть может, алюминиевая кастрюлька ему не по душе, в ней нет течения воды или еще что-либо не хватает до естественной обстановки, запрограммированной предками в его примитивных нервных клетках. Он не желает выползать из тела жука. Чернотелка же не намерена прощаться с водным образом жизни, размахивает под водой усиками, иногда, будто напуганная нашим чрезмерным вниманием, становится «зениткой». Нарушив золотое правило нейтралитета натуралиста-любителя, осторожно схватив пальцами жука, я другой рукой пытаюсь извлечь глисту. Ее холодное извивающееся тело внушает отвращение. Но она держится на редкость прочно. Придется оставить попытки оказания помощи страдающему насекомому и смотреть, что будет дальше…

— Не напрасно чернотелка забралась в воду, — рассуждает мой спутник, — она так лечится, избавляется от паразита, иначе ей, бедняжке, нельзя. Умная бестия.

Проходит полчаса. Нам надоело сидеть возле кастрюльки с водой, но я терплю, жду конца.

Он должен наступить. И будто вознаграждая мое терпение, неожиданно, извиваясь во все стороны, червь энергично выбирается из своего живого домика. Давно пора! Его ждут новая жизнь, новые приключения. Вот он уже стал около десяти сантиметров длины, набрал все двадцать. Да какой же он длинный: показалось еще пять сантиметров, круглый червь отвалился, плавает в воде, сворачивается спирально, как пружина, разворачивается энергично, быстро, будто куда-то страшно торопится. Ему, видимо, полагается поскорее уйти с места трагедии, оставить наедине своего хозяина. Вдруг тот вздумает с ним расквитаться, погрызет челюстями.

Но бедная чернотелка! Она лежит в воде кверху ногами, недвижима, беспомощна, и если бы она желала отомстить врагу, то не в силах этого сделать. Вероятно, она уже мертва. Я вытаскиваю ее из кастрюли, кладу на пенек. Едва заметное дрожание усиков говорит за то, что жизнь еще теплится в ее теле.

Мой спутник сочувствует пострадавшему насекомому, поворачивает его, ставит на ноги, кладет на солнышко, хотя я и прошу оставить жука в покое, чтобы было все, как положено в природе, близко к естественному ходу дела. Жук, из которого выполз такой большой паразит, поразил его воображение. То ли солнечная ванна, то ли сказываются приложенные заботы, жук начинает вначале размахивать ногами, затем движения его становятся еще более быстрыми. Он очнулся, но стоять на ногах не может. Еще бы! Вон какая махина вышла из его тела. Уж, наверное, червь сидел там не просто в кишечнике, а питался телом, каким-то образом еще влиял на нервную систему жука, заставлял его делать то, что надо ради своего блага. Какое коварство!

Проходит еще немного времени и жук, хотя и шатаясь, но уже стоит на ногах, чистит усики и слабой походкой пытается уползти от страшного места.

Глисту я запихал в баночку со спиртом, а жука мы устраиваем в просторную банку, кладем ему свежую траву, кусочек белого хлеба, смоченный разведенным консервированным молоком. Потом везем его, неудачника, с собой в город. Дома он ползает по стенкам баночки, настойчиво стремится кверху, может быть, ему кажется, будто из тугаев он ползет к себе в пустыню к родным выгоревшим холмам, облитым горячими солнечными лучами. Он энергичен и будто ничего не говорит о произошедшей с ним трагедии. Я удивляюсь живучести жука.

Но на следующий день жук мертв. Что-то случилось с его телом. Едва я притрагиваюсь к чернотелке, как от нее отваливается голова, усики, ноги. Служение врагу не прошло даром.

Невидимые друзья

Что-то случилось с тугаем в низовьях реки Тургень. Пришлось выключить зажигание. Треск мотоцикла прекратился, сразу стало тихо. Я всматриваюсь в деревья. Какой-то необычный стал тугай. Раньше таким он не был. Вот серебристый лох с черными стволами. Вместо ив же стоят красные, будто опаленные огнем, деревья. Они выделяются среди сочной зелени начала лета, будто тронутые дыханием осени. Нет, тут осень ни при чем. До нее еще далеко.

Недалеко рощица густых высоких тополей. Темно-зеленые вершины деревьев выделяются над тугаями и хорошо заметны издалека на все урочище Карачингиль. В рощице кордон. Это самый тенистый уголок в здешних местах. В жаркий день там всегда царят полумрак и прохлада. Но сейчас рощицу тоже не узнать. Деревья снизу до половины прозрачны, а их странные пепельного цвета листья просвечивают насквозь. На чисто подметенной земле уже нет той густой тени и солнце играет бликами.

— Все тополя пожег черный червь, жалуется жена егеря. — Ивы, те совсем красные. Шагу ступить нельзя. Всюду ползают твари. Ничего во дворе не поставишь, все запакостят.

— Куры не едят, — добавляет ее сын Володя, — мураши не трогают, рыба на него не клюет. А если какой упадет в воду, схватят и выплюнут!

Черный червь — личинка небольшого сине-фиолетового жука — тополевого листогрыза. Это опасный вредитель. Иногда он размножается в массе и приносит большой урон. Почему многие годы не видно этого жука и вдруг сразу происходит внезапная напасть?