Шагги Бейн

Женщины сочувственно выпускали облачка дыма в воздух.

– Как ты будешь кормиться, если он не вернется?

Мысли о деньгах не выходили у нее из головы, заботы грызли ее сердце.

– Не знаю.

Женщины переглянулись. Первой заговорила Брайди.

– Тебе нужно будет просить дотации. В понедельник утром сходи в контору. Скажи им, тебе нужно пособие по инвалидности, иначе тебе каждый четверг придется ходить за пособием по безработице.

– А меня они признают инвалидом?

– Не беспокойся, детка. Они раз только посмотрят на твой адрес – им больше и не нужно ничего. Ты только оглядись. – Брайди махнула рукой в сторону пустой улицы. – Тут вряд ли появятся новые рабочие места. Инвалидность – это наш единственный клуб, а по понедельникам у нас клубный день.

Агнес снова подняла кружку с водкой, уставилась на тусклые облачка в ней. В чай, вероятно, добавили много молока.

Брайди с улыбкой наполнила ее кружку до краев.

– Я сразу заприметила, что тебя хлебом не корми – выпить дай. – Она сделала затяжку. – Как тока тебя увидела, так сразу и поняла. Они все решили, что ты такая зазнайка, вся в блестки разодета, этакая городская куколка. Но я-то тебя сразу просекла. Я огорчение за милю чую, а то, что ты выпить не дура, у тебя на лице написано.

Женщины закивали и закаркали, как стая ворон. Агнес замерла с кружкой у рта.

– Ты пьешь что ни попадя и все подряд? – спросила Брайди.

– Что-что? – сказала Агнес, опуская кружку.

– У тебя это сильно серьезная проблема? – уточнила Брайди.

– У меня нет никаких проблем.

– Послушай, детка. Ты стоишь здесь, пьешь водку на улице. У тебя не будет никаких проблем с оформлением инвалидности.

– У тебя тоже кружка с водкой, – оскорбленным тоном сказала Агнес.

Женщины надулись, наклонили к ней свои кружки в оранжевом свете уличного фонаря. В каждой кружке она увидела белую молочную пленочку.

– Нет, детка, мы пьем остывший ссаный чаек, – недовольно сказала Брайди. – Только ты лакаешь водку, словно воду из-под крана.

Лицо Агнес побагровело. Женщины сочувственно улыбались, плотно сжав губы. Их зрачки, прикрытые веками, казались черными в оранжевом свете фонаря. Агнес посмотрела в кружку и выплеснула остатки водки себе в глотку.

Брайди подняла руку.

– Послушай. «Живи одним днем»[49] – знаю я всю эту херню. У меня у самой была проблемка. Шесть ртов и муж без работы? Можешь не сомневаться – выпивала я. – Она бросила окурок в грязь и раздавила его подошвой сандалии. – Но мои отключки в конечном счете достали меня. Я просыпалась каждый день и первые пять минут вообще не соображала, где я и что я, не могла вспомнить, кто что говорил и кому, с каким ублюдком я подралась. Прихожу на кухню раздобыть чайку, а на меня все смотрят как-то искоса. Потом присмотришься, а у одного из них синяк под глазом. Потом подходишь к зеркалу, и у тебя на морде синяк, и все такое. – Все женщины сочувственно закивали. Никто не засмеялся.

– Я стояла в магазине Долана, – добавила Джинти, – мы говорили о «Далласе»[50] с женщинами, которых я таскала за волосы по улице прошлым вечером. – Она сжала руки в кулаки, ее худое тело напряглось, оживленное воспоминаниями о том скандале. Потом она показала на дом женщины с лицом, похожим на череп, по другую сторону дороги. – А помните те времена, когда Коллин почувствовала, что Иза строит глазки Большому Джеймси?

– Ну-ну, – сказала Брайди. – Это были глупости. Они же кровная родня. Все об этом забывают.

– Об этом Коллин ничего и слушать не хотела. – Джинти обратилась к Агнес. – Теперича наша Коллин ни капли не пьет. Она теперича близко к младенцу Иисусу, носит его повсюду с собой в сердце. Но в то утро понедельника она нажралась будьте-нате. Отправилась на почту и обналичила свое пособие, потратила все до последнего пенса и залила за воротник. Малышня ждала ее, голодная, а она выпила все до последней капли. Потом она взяла полиэтиленовый пакет и ходила по этой дороге туда-сюда, собирая собачье говно. Белое, черное, поносное и твердое, почти забила пакет до верха. Она взяла этот пакет, набитый говном, и пошла во-о-она туда. – Джинти показала в сторону шлаковых холмов. – Надела она желтые резиновые перчатки и как начала швырять. Я тебе скажу: весь фасад дома Изы был в говне, полностью. Она бросала говно и кричала, чтобы Большой Джеймси вышел и посмотрел ей в глаза как мужчина.

– И что дальше? – спросила Агнес.

– Вот я к тому и веду – что дальше-то. – Джинти бросила лукавый взгляд через плечо на калитку в ограде дома Коллин. – Она забросала дом собачьим говном так, что за милю вонь можно было учуять. Говно текло по окнам, прилипло к каменной штукатурке. Впиталось в нее. Господь свидетель, я не ахти какая поклонница Изы – ее мужик рано попал под сокращение, а она все деньги, что ему причитались, поставила на бинго, и ей выпал неплохой выигрыш, – но-о я не оправдываю кидание говна на улице, будто ты дикарка какая.

Рассказ подхватила Брайди.