Шагги Бейн

Некоторое время она посидела без движения, запрокинув голову на спинку кресла, словно педальное мусорное ведро с распахнутой крышкой. Она снова закрыла глаза, прислушалась к громкому стуку в голове. Кровь, словно волна, накатывала и отступала, накатывала и отступала внутри черепной коробки. В моменты отлива она чувствовала, что дом пуст. Было еще рано, но мальчик уже сам ушел в школу. Он и без того пропустил много дней. Слишком много дней просидел у ее ног, лишь ждал и смотрел. Школе такие дела не нравятся. Отец Барри сказал, что ему придется поставить в известность социальную службу, если мальчик не начнет регулярно приходить на занятия.

Иногда она по утрам просыпалась в страхе и обнаруживала, что Шагги смотрит на нее. Он был одет, казался совсем маленьким из-за рюкзака, висящего на его плечах, лицо у него было умыто, волосы расчесаны и разделены на пробор спереди. Она лежала полностью одетая, пытаясь сомкнуть сухие губы, а он говорил: «Доброе утро», а потом тихо разворачивался и уходил в школу. Он не хотел уходить, не сказав ей, что сразу после занятий вернется домой. Он зацеплял ее мизинчик своим и приносил клятву.

В доме стояла тишина. Она наклонила голову вперед и закрыла лицо руками, и кровь прилила ее к глазам. Шагги, обычно стоявшего рядом, сегодня не было. На столе перед ней была кружка холодного чая, затянувшегося молочной пленкой. Рядом с кружкой, проткнутый ножом, лежал кусок белого тоста с такими толстыми кусками масла, что размазать их было невозможно. Приложив козырьком руку ко лбу, она осмотрела низкий кофейный столик – не найдется ли на нем что-нибудь такого, что могло бы унять ее дрожь. Она наклонила к себе кружки, заглянула внутрь – не осталось ли там глотка пива. Все кружки были пусты. Агнес потянулась за сигаретой и с жалобным стоном вытащила из пачки последнюю. Она закурила трясущимися пальцами, глубоко затянулась.

Лучше ей не стало, и она поднялась и стала обшаривать диван в поисках припрятанных четвертинок или недопитых банок пива. Она перерыла пустой дом, заглядывая во все свои схроны, где могла заваляться бутылка: в корзину с грязным бельем, на полку за виниловой панелью с корешками футляров видеокассет, подделанных под тома энциклопедий. Она опустилась на колени, повытаскивала из-под раковины в кухне все пустые пакеты, пока ее по пояс не завалило разноцветным полиэтиленом.

Ее паническое состояние усиливалось. Он переходила из комнаты в комнату, издавая звуки разочарования – то пронзительно взвизгивала, то всасывала воздух сквозь зубы. Ей приходилось все время останавливаться, чтобы выплевывать поднимающиеся из желудка комки блевотины в раковины и немытые кружки из-под чая. Она откопала свою большую черную кожаную сумку, порылась в ней, нащупала кошелек, открыла металлическую защелку наверху. На дне кошелька среди пуха и песка лежал медальон с изображением святого Иуды Фаддея[52]. Сегодня был четверг, а все понедельничные и вторничные пособия она уже израсходовала.

В предыдущий понедельник она не сомкнула глаз всю ночь, ожидая, когда часы с радиоприемником покажут восемь. На шпильках, кое-как намазавшись, она чуть не стрелой понеслась по Пит-роуд, чтобы обналичить то, что шахтерские жены называли «Понедельничная книга». Она высоко держала голову, стоя в очереди за пособием, а ее руки в карманах дрожали. Агнес старалась не замечать женщин в тонких нейлоновых куртках, сухо шуршащих при малейшем соприкосновении друг с другом. Она стояла отдельно и отрешенно, а они заходились своим курильщицким кашлем, клокоча липкой мокротой.

Считалось, что тридцати восьми фунтов в неделю достаточно, чтобы прокормить семью. Матери, получив деньги, стояли в маленьком магазинчике и смотрели на картонные пакеты с пинтой молока, как на непозволительную роскошь.

Агнес же, обналичив с королевским видом «Понедельничную книгу», прошла мимо полки с молоком в другой отдел, где быстренько купила двенадцать банок «Спешиал Брю»[53]. Она весело сообщила продавцу о нынешней хорошей погоде, но тот промолчал. Она не сомневалась, что синий слон с плаката за спиной индийца неодобрительно косится на нее. Она чинно защелкнула кошелек, пока мужчина укладывал холодные металлические банки в полиэтиленовый пакет. Женщины за ее спиной подсчитывали в уме, одними губами произнося цифры; они складывали в свои сумки хлеб, замороженный картофель фри, сигареты, а потом, признав поражение, тихо возвращали хлеб на полку. Агнес прошмыгнула на улицу, зайдя за стену низенького каменного магазина, присела на корточки среди битого стекла и открыла первую холодную банку.

Во вторник утром она вернулась в магазин, уже подогретая пивом. Она перешла дорогу с разделительной полосой, ее колени изящно подгибались с каждым шагом. Агнес обналичила свою «Вторничную книгу» в восемь с половиной фунтов детского пособия. Подкрепленная «Спешиал Брю», она сообщила хозяину магазина, что у нее от синего слона мурашки по коже.