Шагги Бейн

Но сегодня был четверг. Она заглянула в кошелек, пустой, если не считать святого Иуды и пушинок, набившихся в складки. Грустные эгоистичные слезы «ах, бедная я, несчастная» навернулись ей на глаза. Она провела пальцем по грязной пепельнице. Она должна была подумать, что делать дальше.

Выветриваясь из организма, алкоголь мешал смотреть телевизор, поэтому она наполнила горячей водой ванну. В воде ей будет не так холодно, не так больно. Она смыла с волос пот и грязь. Взяв фланелевую салфетку, она принялась счищать неприятный привкус с зубов, потом легла в обжигающую воду и задумалась о том, где ей достать денег. По ее мягкому животу тянулся глубокий красный рубец – след от ее черных колготок, которые врезались ей в кожу, когда она отключилась. Она потыкала рубец пальцем. Он проходил по ее жировой складке, словно железнодорожный рельс, и это навело ее на мысль о глазговском поезде, о Падди-маркете, расположившемся под арочными сводами, о ломбарде, который там находился.

Не вытираясь, она в мокром халате принялась рыскать по дому в поисках чего-нибудь, что можно было бы заложить. При свете дня все казалось дешевым и бесполезным. Она покрутила в руках все фарфоровые безделушки «Каподимонте»[54], попыталась даже поднять черно-белый телевизор, но поняла, что ей никогда не донести его до города пешком. Она зашла в спальню, вспомнив о своих драгоценностях, обо всех необычных вещицах, лежавших в старой сумочке-копилке: кладдахских колечках[55], подаренных ей матерью, медальоне ее бабушки, крестильном браслете Кэтрин. Преодолевая себя, она вернула сумочку в ящик.

Она воровато скосила глаза на тяжелый инструментальный ящик Лика. Толкнула его ногой. Ящик оказался пустым – Лик все инструменты унес на стройку. Он забрал все, включая и то, что ему наверняка не понадобится. Он выучил урок, когда ее в прошлый раз обуял ломбардный зуд. Агнес поскребла ладонь. Она лягнула пустой ящик и направилась к гардеробу Кэтрин. Удивилась тому, что в нем почти ничего нет, словно Кэтрин была постояльцем, который не обжился на новом месте. Она покрутила в руке замшевые сапожки на высоком каблуке, но их уже давно погубили дождь и грязь.

Теряя надежду, она открыла небольшой бельевой шкаф с хорошими полотенцами. Там в мешке для мусора лежала ее старомодная норковая шубка, которую она купила на кредит, взятый Бренданом Макгоуэном. Она вытащила из шкафа полиэтиленовый мешок и запустила пальцы в пушистый мех. На ощупь – чистые деньги.

Не прошло и часа, как она, причесанная, в длинной норковой шубке шагала по главной дороге – до Падди-маркета ей предстояло пройти не одну милю. Она шла против движения с высоко поднятой головой, понимающе улыбаясь. Мелкие камушки забивались в ее босоножки на высоком каблуке, как пляжный песок. Она шла с прямой спиной, делая вид, что ей нравится, когда воздушный поток от встречных машин треплет ее волосы, и старалась не замечать мелкий гравий между пальцев на ногах. Водители, проезжающие мимо, замедляли ход при виде такого необычного зрелища. Ее лицо горело от летящего на нее песка и от стыда, но она продолжала идти, высоко держа голову. Она чувствовала, что со стороны, вероятно, кажется сумасшедшей.

Каждый раз, подходя к остановке, она притормаживала, словно в ожидании автобуса, демонстративно смотрела на наручные часы, которых у нее не было. Потом ждала, когда автомобильный поток немного спадет, и шла до следующей остановки. В голове у нее стучало, в груди жгло. Примерно в четырех милях от поселка около Агнес притормозил автобус, чтобы подобрать ее. Смотря в другую сторону, она вытащила руку из кармана шубки и махнула – мол, проезжай, мне ничего не требуется, а шахтерские жены тем временем смотрели на нее из окон, разинув рты.

Когда она добралась до окраины города, заморосил дождь. Поначалу крохотные капли повисали на мехе ее шубки и сверкали, как лак для волос. Агнес устала от ходьбы на шпильках, но, пересекая узкие улочки района, где жила с первым мужем, она ускорила шаг из страха встретить кого-нибудь из прежних знакомых.

Дождь, поморосив, перешел в ливень, и вскоре промокшая шубка хлестала ее по голым ногам, как хвост мокрой собаки. Она забежала в подъезд жилого дома и теперь смотрела оттуда, как автобусы окатывают тротуар грязными волнами из луж. На мгновение она пожалела, что ушла от доброго католика.

По ее щекам стекала черная тушь. У нее в кармане лежал кусок туалетной бумаги, и она, сложив его так, чтобы пятна блевотины оставались внутри, отерла подтеки под глазами. Шуба промокла, и мех свалялся там, где собралась и впиталась вода. Она вытащила по фигурке балерины из каждого кармана и принялась досуха оттирать их фарфоровые лица.