Шагги Бейн

– Я тебе верю, братишка. Они тебя так подначивают. – Лик крепко обнял брата, прижав его лицо к своим ребрам. – Скажи-ка мне, сколько тебе теперь лет.

Шагги ответил не сразу – он был счастлив, что его задушили в объятиях. Потом он заговорил, тщательно взвешивая слова, будто вызубренный урок у пыльной доски.

– Шестнадцатого июля. Четыре часа двадцать минут пополудни. Ты никак не хотел рожаться, Лик, твои роды были очень трудными.

– Твою ж мать!

Шагги еще глубже зарылся лицом в бок Лика.

– Я просто думаю, мы должны знать такие вещи друг о друге. – Потом он угрюмо добавил: – Восемь. Мне почти восемь с половиной.

– Господи боже! Почему ты не мог просто так и сказать? Как бы то ни было, ты уже достаточно взрослый. Пора тебе слиться с толпой. Ты должен попытаться стать таким, как остальные мелкие придурки.

Шагги повернул голову и судорожно вздохнул.

– Я пытаюсь, Лик. Я все время пытаюсь. Эти мальчишки выпускают из брюк подолы рубашек так, будто у них совсем стыда нет, они только и делают, что пинают этот дурацкий мячик. Я видел, как они засовывают пальцы себе сзади под брюки, а потом нюхают. Это так… Это так… – Он подыскивал подходящее слово. – Вульгарно.

Лик пропустил это мимо ушей.

– Если хочешь выжить, ты должен стараться еще упорнее, Шагги.

– Как?

– Для начала никогда больше не произноси слова «вульгарно». Мальчишки не должны говорить на языке старух. – Лик отхаркался, сплюнул мокроту. – И ты должен следить, как ты ходишь. Постарайся ходить не как девчонка. Поэтому-то они и смеются над тобой. – Лик продемонстрировал, как ходит Шагги. Ступни развернул наружу, вилял бедрами, а руками размахивал так, будто в них нет костей. – Не скрещивай ноги при ходьбе. Постарайся оставлять место для своего петушка. – Лик ухватился за выпуклость на своих брюках и сделал несколько шагов туда-сюда отчасти самодовольной, отчасти ленивой походкой. – Не сгибай так сильно ноги в коленях. Шаги делай более длинные, более прямые.

Лик описал несколько легких, естественных кругов перед братом. Шагги шел следом за ним, подражая его движениям. Он изо всех сил старался поменьше размахивать руками. Как же это было трудно – выглядеть естественно.

Они расхаживали вальяжной походкой, как два ковбоя по плоской вспаханной земле. Над шахтой, над миром возвышалось главное шахтное сооружение. Высоченное, как Кафедральный собор Глазго, заброшенное здание стояло, словно одинокий гигант на луне. Большие разбитые арочные окна располагались слишком высоко, чтобы в них можно было заглянуть, но достаточно высоко, чтобы уловить весь дневной свет для огромного мрачного нутра. Уцелевшие окна почернели от угольной пыли. В дальнем конце сооружения уходила к небу огромная труба, и в дождливые дни ее верхушка была едва видна – тучи затягивали ее. На земле были разбросаны трубы и штанги, на концах которых виднелись поспешные следы ножовки – мародеры уносили что могли, прежде чем шахту официально демонтируют на лом.

– Я хочу, чтобы ты подождал меня здесь. – Лик нарисовал крест на земле. Он протянул руку над головой брата, ухватился за ручку рюкзака, развернув парнишку так, чтобы тот стоял спиной к нему. Потом он расстегнул молнии, колени у Шагги подогнулись, когда Лик принялся копаться в рюкзаке. – Ты здесь стоишь на страже, понял? Если ты увидишь, что кто-то сюда идет, сразу беги предупредить меня. – Лик вытащил из рюкзака болторезы и ломик.

Мальчик кивнул, почувствовав, насколько легче стал рюкзак.

– А зачем нам вообще это нужно?

– Я тебе уже тысячу раз говорил. Мне нужны деньги. У меня есть планы. Не могу я вечно оставаться учеником.

– А я вхожу в твои планы? – спросил Шагги.

– Не мели языком. – Он показал на здание шахты. – С каждым разом это становится все труднее, потому что брать уже почти нечего, так что я, может, задержусь. Ты меня слышишь?

Лик, громко хрустнув молнией, закрыл пустой рюкзак и развернул брата назад.

– Смотри в оба.

Сказав это, Лик исчез в темноте шахтного сооружения. Шагги смотрел, как брат пересекает сумеречные полосы дневного света, а потом исчезает в темных углах угольного собора.

Некоторое время Шагги чертил что-то в угольной пыли, лежавшей на земле высоким и мягким слоем. Он нарисовал лошадку, потом нарисовал Агнес. Ему нравилось рисовать кудрявые волосы. Он рисовал их на чем угодно. У кудряшек был такой веселый вид.