Шагги не заметил тени на краю кратера, даже теперь он не мог разглядеть Лика на фоне угольного неба.
– Какого хуя ты тут делаешь?
Шагги изо всех сил зажмурился.
– ААААА, ТЫ ХЕРОВ УБЛЮДОК С ЯЙЦАМИ, ГОВНО ГОВНЯВОЕ, СКОРЕЕ! ВЫТАЩИ МЕНЯ ОТСЮДА, ЕБАНЫЙ ТЫ ПАЛЬЦЕСУЙ!
В темноте он услышал какую-то возню на земле, хлюпанье тяжелых ног по грязи.
– ДА ШЕВЕЛИСЬ ТЫ УЖЕ. – Он прислушался – ноги боролись с ползучим шлаком. – ВЫТАСКИВАЙ МЕНЯ ОТСЮДА, ПИЗДЮК.
Хлюпающий звук стал ближе, он услышал знакомое дыхание – Лик стал ругаться себе под нос. Он ухватил младшего брата за рюкзак и, крякнув, вытащил его, как тощий садовый сорняк. Шагги почувствовал, что его извлекли из грязи, а потом уронили назад – на ее поверхность. Теперь Лик ухватил Шагги за капюшон куртки, как за поводья, и потащил на твердую почву.
– Ааа, нет. Постой! НЕТ!
Они резко остановились. Лик приблизил свое лицо к лицу брата, вглядываясь в него в темноте, чтобы понять, что еще приключилось.
– Оставь меня.
– Ты рехнулся или что?
Лик подтащил его к краю и сильно ущипнул за ухо. Он, казалось, злится на Шагги и спешит поскорее уйти отсюда.
– Я не могу вернуться домой. – Мальчик театрально взмахнул руками. – Не могу без сапог. Она меня убьет! Она все еще расплачивается за каталог.
– Господи Иисусе!
Шагги почувствовал, что рука отпустила его капюшон, когда брат соскользнул в кратер. Из темноты оттуда донеслось кряхтение и звук раздраженной борьбы с грязью, которая то засасывала, то отрыгивала сапоги. Несколько секунд длилось молчание, потом он услышал шлепанье ботинок брата и снова почувствовал его руку на вороте своей рубашки. Лик потащил Шагги от кратера, и только когда Шагги заскулил, что ему больно наступать босыми ногами на острые камни, Лик отпустил его и позволил надеть сапоги. Шагги медленно обувался, поглядывая на брата, который нервно расхаживал туда-сюда. Глядя на далекий горизонт, он всматривался в шахту с преодоленного ими расстояния. У него, казалось, начался зуд от притока адреналина.
– Быстрее! – Лик встряхнул Шагги за плечо, его длинные пальцы встретились на позвоночнике младшего брата. Шагги, моргая, посмотрел на Лика. Он впервые обратил внимание, что брови брата срослись посредине. Шагги это показалось странным образом неуместным, и он собрался сказать Лику об этом.
Но голос Лика звучал как-то необычно – невнятно и искаженно. Это пугало Шагги. Лицо Лика было забрызгано кровью, клейкой, как сироп. Под глазом налился синяк, который в сумеречном свете напоминал глубокую впадину, а его нижняя губа распухла и была рассечена. Лик потер челюсть так, будто она причиняла ему сильную боль. Он засунул пальцы в рот и с мучительной гримасой вытащил нижние вставные зубы. Одного зуба недоставало, другой треснул на расколотом пополам керамическом протезе, словно кто-то ударил брата в челюсть.
– Ты как?
– Хуууяк, – простонал Лик. – Я тебе сказал стоять и наблюдать. Ты должен был предупредить о стороже. – Он потер челюсть, и Шагги увидел, что на костяшках его пальцев нет кожи. Его глаза испуганно горели в темноте. – Я его здорово уделал, Шагги. У меня не было выхода. Это ты виноват.
Лик сунул треснувший протез в карман, и теперь Шагги увидел, что у брата в руках нет ни ломика, ни медного провода. Лик тронулся с места и сразу перешел на бег трусцой, он бежал, постоянно оглядываясь, словно за ними кто-то гнался. Сапоги на Шагги сидели плохо, мокрые носки натирали пальцы, сдирали кожу со ступней, но он не осмеливался попросить брата сбавить темп.
Добравшись до поселка, они оба порадовались безопасности тошнотворно оранжевого света уличных фонарей. Когда Лик говорил без своего нижнего протеза, его лицо отчасти сминалось. Голос его звучал тихо, приглушенно, и разобрать слова было непросто, но Шагги ясно прочел страх и разочарование в глазах брата.
Четырнадцать
Лик больше никогда не ходил за медью. Шахтенный сторож попал в больницу: череп его раскололся от удара ломиком Лика, и теперь мысли сторожа рассеивались, как игральные карты из оброненной колоды. Полиция обходила поселок дом за домом в поисках молодого человека, который сделал это. Когда они постучали в их дверь, Агнес заставила полицейских ждать на нижней ступеньке крыльца. Она поигрывала своей вульгарной сережкой, искренне возмущенная, потом фыркнула, словно они оскорбляли ее одним своим присутствием. Она легко выпроводила их, и Лик никогда прежде не был так благодарен матери за ее безупречное поведение.
Агнес ни разу не спросила, его ли рук это дело. Ей это и в голову не пришло. Брайди Доннели стояла у столба забора и курила, пока полиция обходила улицу. Ее, казалось, удивляло только одно: то, что это совершил не кто-то из ее выводка. Брайди сказала, что ничего лучше случившегося с семьей сторожа произойти не могло. Его контракт уже подходил к концу, а теперь ему гарантирована пожизненная инвалидность. Еще она сказала, что сторож этот все равно был не особо разговорчив.