Шаги Даллеса. Как ломали Россию: роман-мозаика в двух книгах. Книга первая. Сколько стоит кровь революций

«Да, так жить нельзя! – соглашаемся с ним мы, представители самых передовых слоев общества. Четвертая часть населения страны перебивается с хлеба на воду. Четверть предприятий десятилетиями сидят на дотации, миллиарды рублей в год уходят на содержание аппарата управления. Диспропорции между доходами и расходами выливаются в 300 миллиардов рублей. Доработались! Мы обязаны коренным образом перестроить наше общество, принципы хозяйствования и управления. Но для этого нужны политическая воля и смелость, которой пока нет у вождей партии. Нет новой программы в ЦК партии и, по всей вероятности, из-за политических разногласий и старческого маразма не будет».

– Вот как заговорил наш собкор ТАСС Ливанов, новоиспеченный неформал! – Протозанов, первый секретарь обкома партии, плотный, высокий, с блестящими черными волосами, зачесанными назад с пробором, с холеным харизматичным волевым лицом хлопнул по столу ладонью, где лежала областная газета, как черное знамя анархистов батьки Махно, испещренная жгучими черными строчками. Глава области судорожно дернул галстук в горошек, словно он сжимал его мощную шею и не позволял свободно дышать, бросил пучок магнетических искр из своих внимательных глаз в гущу собравшегося идеологического аппарата обкома и отметил про себя, что эти «винтики и шурупчики» с дефектом, которого он раньше не замечал: аппарат был всегда покорен, тих и однообразен, как морская гладь в штиль. Теперь же в глазах сидящих он увидел некоторую настороженность и вместе с нею налицо иное настроение и иное мнение, совершенно неоднородное, цветистое, как осенний лес с разнообразной палитрой красок. И это не нравилось. – О какой коренной перестройке говорит этот писака, о какой новой программе? Он что, пророк? Но послушайте, что он пишет дальше.

Кабинет Протозанова, в котором сидели идеологи, не мог конкурировать блеском мебели, роскошью ковров, пестротой картин живописцев с его загородной резиденцией, а был выдержан в строго рабочем стиле, с некоторой справочной литературой на полках, с небольшим портретом Генерального секретаря партии. Горбачев, презирающий всяческое навешивание на грудь наград, что очень любили его предшественники, да немало их осталось и при нем, высмеивал любителей-портретистов, усматривая в этом мелкий подхалимаж и лесть, из чего потихоньку и незаметно вылепливается культ. Протозанов, которому было только за пятьдесят, солидарен с лидером и не любил тех, кто явно гнул перед ним спину, но в подборе кадров он, птенец гнезда Леонида Брежнева, стремился формировать аппарат по личной преданности. Дураков, конечно, отсеивал, умных мужиков в области пруд пруди, но выскочек не любил и казачков, засланных по настойчивым рекомендациям ЦК, – тоже. Один из таких сидел справа от него, вот ему-то больше и читал выдержки из газеты со злостью и напрягом, будто толкал перед собой тяжело груженную телегу, выкатывал из орбит свои булькатые глаза, задыхался в паутине гнева и страдал.