Шаги по...

– Так разве на ноги мои, что сейчас напялишь?..  Не в обрезках же ехать? – Надежда оглядела свои ноги и обрезанные валеночки на них.

– А что там у Антошки-то? С детьми что или с Машей? Или как?.. – Ольга тревожно глянула на окно, в котором показалась фигура отца.

– Иди их разбери – мужиков этих. Сказал – «не ехать – не по-человечески». …А ехать как?

– Вот и правильно сказал. Хоть в люди выберетесь, а то, как бирюки, сиднем сидите – дальше двора носа не кажите, – Ольга опять сурово посмотрела на мать. – Найдем, что надеть! Не хуже людей будете!..

…Николай Петрович вошел в дом, повесил кепку на вешалку, по привычке огляделся и тоже сел к столу.

– Ольша! Ты ещё тут?..

Мне если будешь рубашку покупать – то только с карманами под очки. Да посмотри, чтоб рукава человеческие были… А то руку не просунуть... Черти что! Тряпку экономят что ли?.. Другой не бери! – он помолчал. – Иди. Иди, что стоишь? И лезвия там купи, чтоб побриться можно было, а то этой тарахтелкой только для дома и можно.

…Чёрти что делают! Жужжит, а пользы никакой.

…Да… прежде чем бежать – поставь воды-то в печь. Пусть греется.

Иди, Ольга, иди!

Ольга подхватилась и пошла к двери.

– Деньги. Деньги возьми, – Надежда встала и повернулась к комоду.

– Да, ладно, вы, со своими деньгами. Там нужно-то… Потом!

– махнула та рукой и закрыла дверь.

…Ольга вернулась с ворохом пакетов и ссыпала их на диван.

– Я с вами поеду. Я себе там такое платье «оторвала». Закачаешься! – она стала доставать из пакетов обновки.

– Где лезвия, егоза, – окликнул её Николай.

– Ой! – замерла та.

– Дурная голова ногам покоя не дает. Давай, – Николай кивнул на дверь.

Ольга опять выскочила из дома.

– Олюшка спрашивает – «С Тошкой что случилось ли?», а я и не знаю – что так вдруг-то? – Надежда глянула на Николая.

– А вот и посмотрим, что случилось, – куда время свое сын наш вбил, – Николай глянул на Надежду, подошел к печи и сунул в котел палец. – «Тошенька наш!»

– Да, ну тебя! Опять – «чур снова да ладом»?! Не надоело тебе?.. Все выросли да разлетелись – так жизнь такая!

Их жизнь – не наша. Повисни ещё у них на плечах. Или прикуй их вон к своей кузьне – лиши свободы, – Надежда стала перебирать низ джемпера.

– Надя! Не трожь! Свобода не зависит от того где и как, и к чему прикована твоя нога.

Свобода – это то, что не отнять у человека. А Тошенька твой – зэк. И зэк по собственной воле. Сам себя в колодки заковал.

А не хотите слышать – не спрашивайте. Вон, – Николай махнул рукой в сторону окна, – … вот давай про ворон, про морковку давай… Про Тошеньку, давай, не будем.

…Про нас?.. Про нас – давай! Мы свой долг сполним. Дитё позвало – приедем. А вот уж гнуться там – увольте. Хочет что услышать – услышит. А вот то, что хочется ему услышать – хрен в зубы ему.

…Не замай, Надя! Не трожь меня!..

– Совсем ты, Коля, ополоумел. На людей кидаешься. Разве так можно? – Надежда опять села за стол.

– Это же – кто там людь?.. Это – где же там люди?.. Это вот всё, что кругом нас – люди сделали?.. – Николай ткнул пальцем в телевизор. – Это где же ты там людей-то увидела?

Не трожь меня, Надюха. И сама не заводись.

…И внуков такими же сделают. Трансформерами. Хочешь – самолет, хочешь – паровоз, хочешь – демократ, хочешь… Тьфу!.. Глаза бы не видели, уши бы не слышали!

– Это ты не заводись! Как воспитают – так воспитают. Их дети.

Не хуже воспитают, чем ты своих.

– Во, во, во! Вот и именно! С молока на губах – «Тошенька». Вот грех свой и тащу. Не бросишь, на пустырник не выкинешь…

…А я и не отказываюсь – рубите голову, люди добрые! Виновен! Не углядел!

Рубите!..

– Перестань, Коля! Пятый раз по одному месту и все невпопад! Перестань, вон Ольга идет.

Ольга зашла, неся ещё какие-то пакеты. Оглядела родителей.

– Опять ругались? Вы к старости чудны становитесь, – сказала она, протягивая отцу упаковку лезвий. – Пап! «А ведь лезвий нет уже. Не выпускают», – Валька говорит.

Теперь только готовые станки. Это уж она так – по блату дала.

– Во, во, во! Опять блат! Откуда ушли – туда пришли! Чёрт всех вас за руку водит! На всех на нас уже готовы станки-то. Дневального только нет рядом, – Николай взял упаковку и стал искать на комоде очки. Женщины переглянулись.

Надежда за его спиной стала махать рукой, давая понять Ольге, чтоб та замолчала.

…Обновки все были впору. Ольга сняла с комода зеркало и подносила его то к отцу, то к матери.

Не выдержав, побежала в детскую, там переоделась и вышла, встав перед ними, улыбаясь.

…Николай и Надежда, положив руки на колени, сидели на диване, Ольга, покружившись, села на стул напротив.

– Молодцы вы у меня, – со вздохом сказала она, оглядывая родителей в обновках, поправляя на коленях  новое платье. – Когда будем «золотую свадьбу» праздновать?

– Когда хотите. Мы с матерью  года три как  её отпраздновали, – хмыкнул Николай.

– Ой! – удивилась Ольга, хихикнув. – Как это? Это же вам было… Ой! Никому не говорите!

– А мы никому и не говорим. А тебе уже поздно удивляться и глаза выкатывать. Смотри – выпадут, артистка, – парировал он.