Тем не менее, в созданной большевиками советской стране быстро росла ее технологическая и военная мощь, почти сравнявшаяся с западной к началу Отечественной войны. Результат такого напряжения народных сил представлялся высшим достижением. Полагали, что только так, с жесткой командно-бюрократической системой, при планово-административной экономике, с принуждением людей к труду и политическим бесправием, страна могла накапливать силы перед неизбежной войной, уже маячившей на рубежах. Во многом это оказалось верно.
О горечи и неизбежности этих мер для спасения народа перед началом войны, рассказано в моей книге «Россия — возврат к могуществу. Обретение силы и национальной идеи» (2022).
5. Первое хождение России в Европу или «самовестернизация»
Петра Великого
Россия начала восходить как самостоятельная цивилизация после толчка западной культуры — крещения Руси религией, выбранной, по преданию, лично князем Владимиром среди нескольких верований, чьи представители активно боролись за выбор князя. Первоначальный толчок породил длительное, на тысячелетие, духовное влияние на Русь и Россию восточно-европейских культурных и духовных ценностей. Но восточная византийская христианская церковь уже тогда враждовала с западной «сестрой», западно-христианской, поэтому Русь переняла от духовной «матери» и враждебное отношение к «еретическому» Западу. Тем не менее, культурные и, главное, технологические успехи Западной Европы, не могли не вызывать восхищение, а затем и зависть у элиты Руси. Поэтому уже с семнадцатого века Русь, а затем и Россию стали «разрывать» противоположные устремления двух культурных лагерей — западников, видевших Россию в семье Запада, и славянофилов, желавших вести Россию отеческим путем, утверждая за ней особую судьбу. Однако чаяния и мечты славянофилов натолкнулись на трудности вывода России из состояния многовековой отсталости. Сделать это можно было, только переняв от Запада все передовое, что сделало его столь могущественным и влиятельным. Это прекрасно понимала и чувствовала правящая элита России. Поэтому она насильно потащила за собой православный русский народ, глубоко приверженный отеческим духовным ценностям, на Запад — греховный и еретический, по его мнению.
Не только Россия направилась за наукой, технологиями и культурой на Запад, хотя и была одной из первых. Технологические успехи Запада и основанная на них государственная мощь стали вызывать восхищение и зависть у правящих элит многих стран. Уже к восемнадцатому столетию некоторые из них, достаточно независимые, чтобы определять свое будущее, попытались перенять у Запада не только их технологии, способные творить «чудеса», но также их социальное устройство и даже образ жизни. Их вкусы и возможности были разными. Одни выбирали только модернизацию своей жизни по западному образцу, т. е. перенимали лишь технологические и естественнонаучные достижения, ревностно оберегая и охраняя свою культуру, обычаи и образ жизни. К ним можно отнести в разное время Японию, Саудовскую Аравию, Иран. Иным, радикальным путем пытались догнать Запад ряд стран, выбравших путь не только технологической модернизации, но полной вестернизации жизни своих государств, т. е. полностью меняя свое культурное наследие на западный образец, за исключением только религии. Это путь, которым пошел, в частности, реформатор Турции Ататюрк.
На два века раньше путем радикальной и принудительной вестернизации повел Россию Петр Великий. Жизненно необходимую технологическую и управленческую модернизацию он начал с бытовой вестернизации русской жизни. Петр сумел модернизировать Россию способом, который тогда только и был доступен, то есть жестокостью, и сделал это за одно поколение. Он вытащил Россию из трясины застоя и отсталости, открыл для нее мир, и саму ввел в этот мир, как великую державу. Он спас Россию от неминуемой колониальной судьбы, которую уже готовили для нее западные страны — отвел опасность вовремя, но ненадолго. Те же страны пытались подчинить Россию после него, и не раз, и продолжают мечтать об этом до сих пор. Тем не менее, собственно культурная вестернизация, начатая Петром, коснулась лишь управленческой элиты и дворянства, народная же толща России осталась не затронутой ею — со своими бородами, обрядами и вкусами, с отеческим русским языком, так и не «онемечевшись» и не «офранцузевшись». Однако те, кто владел крепостным народом и управлял им, стали даже чураться родного языка, предпочитая, по текущей моде, один из западных.