Шайка светских дам

Когда она села напротив, ее платье оказалось не чёрным, а очень глубокого фиолетового цвета, отчего огромные карие глаза казались ярче и глубже, а кожа ослепительно белой. Сергей взглянул на ее руки. Конечно же, без колец и браслеток — никогда не любила лишней тяжести на руках. Говорила, что это мешает дубасить по клавиатуре. На самом деле у нее просто никогда не было денег на самую грошовую побрякушку. Даже приличных часов не имела — таскала в сумке старые мужские, на порванном ремешке. Говорила, что память об отце. Теперь часики на запястье появились. Легкие, изящные. Явно дорогие. И прозрачный камушек на коротенькой цепочке, окружавшей красивую стройную шею, тоже стоил немало. Вот так, скромно и обалденно, и легкие теплые духи — супер! У неряхи Томки появились деньги и вкус. Или деньги и хороший советчик. Интересно, этот цвет лица природный или поработали косметологи? Раньше она не была такой белокожей… И этот нежный, чуть проступающий румянец… Если это косметика, то такая, за которую Маринка отца родного убьёт. Стой! А вот про Марину думать не надо.

* * *

На них глазела вся обомлевшая обслуга и все посетители. Такой красивой пары здесь не было очень давно. Галантный генерал и роскошная брюнетка. Ах, как странно, но неужели они ссорились?

— Господи, этим-то чего не хватает, — вздыхали официантки. — Счастливая баба. Такого мужика строит, а он перед ней чуть не руки по швам сидит?

Чувствуя, что готова взорваться, Тамара с трудом говорила спокойно:

— Ну и зачем ты объявился? Раскручиваешь очередную комбинацию?

— Тома!

— Я сорок лет Тома! Сергей, тебе не кажется, что ты что-то уж слишком сволочь? Я догадываюсь, что ты приполз оттого, что тебя где-то прижало. Но при чём тут девятилетний мальчик? Надеешься ему в жилетку плакать о своей загубленной жизни, как когда-то мне плакался?

«Это была плохая идея, явиться на эту злополучную встречу „во всей красе“, как говорит Симка», — раскаивалась Тамара.

Ей было жарко и неприятно от того, как он её разглядывал. Шарил взглядом по платью. Она злилась. Не замечала, что нервно теребит то сережку в ухе, то кулон на открытой шее. И чем сильнее она злилась, тем более беззащитной себя чувствовала. Но показать эту слабость ни в коем случае нельзя было. Иначе все очень плохо кончится.

Нет, не косметика, решал в это время сложную задачу ее собеседник. В узком, но довольно глубоком вырезе платья кожа тоже была гладкой и ослепительно белой. А бизнес у нее, похоже, процветает. Всю жизнь он и Марина продирались по тернистым ступеням служебной лестницы. Он на службе, она в банке. А вот интересно, каково это, быть хозяином собственного дела, не зависеть ни от какой вышестоящей сволочи, никому не лизать задниц? Если вышибут со службы, что вероятно в нынешних новых условиях, почему бы не попробовать торговать компьютерами? С Томкой, разумеется. Почему нет?

Не подозревая, как далеко уже распланирована ее судьба, и решив во что бы то ни стало выиграть битву, Тома прищурила глаза и скептически поджала губы. Атаковать немедленно!

— Ну, так что? Прижало?

— Ты права, Тома. Мне очень плохо.

— Не утерпела подлая натура? — язвительно перебила она. — Снова где-то нашкодил? Опять надо искать убежище?

— Знаешь, так много всего случилось со мной тяжелого. Сначала…

— Стоп! Вот этого, Сережа, ты здесь больше не найдёшь. Выслушивать и анализировать твои горести я не буду. Сейчас другая жизнь, никто не грузит себя чужими проблемами. Это обременительно.

— Хорошо, Тома. Но я хочу, чтобы ты позволила мне хоть как-то начать.

— Что начать?

— Понимаю, что поздно, но я хочу загладить мою вину перед тобой и сыном.

— Сыном? Теперь ты наконец созрел так его называть. Не ублюдком, не выблядком, не пащенком?

— Тома, это же не я! Это Роксанка тогда орала!

— А ты молчал. А теперь вдруг ты готов? Подожди, я сейчас догадаюсь… Остыл домашний очаг, и тебе захотелось подсесть к нашему с Толькой костерку?

— Ты всегда умела быть убийственно точной, Тома. Звучит мерзко, но все правда. Фу, знала бы ты, как тяжело мне далось сейчас в этом тебе признаться.

— Полегчало?

— Ага. Только не говори, что слишком поздно. Толик был мне так рад!

— Да. Но потом я ему сказала, что всё это ложь. Что ты никакой ему не отец.

— И он поверил?

— Я сказала, что его отец был герой-спасатель. Что он погиб на Дальнем Востоке ещё до его рождения. Погиб, пытаясь предотвратить взрыв на горящем складе боеприпасов, спасая людей. А ты — подлый негодяй, который виноват в его смерти. И теперь ты пришел к нам с каким-то новым гнусным умыслом. Знаешь, благодаря тебе Толька видел в своей маленькой жизни много страшного и мерзкого. Его не задобришь подарками. Он теперь тебя на выстрел к себе не подпустит. Все, Сережа! Впечатления переваривай без меня! Прощай!