- Нет в тебе ничего от шайтана, о Абриза, - сказал Ади. - И мы переправимся на тот берег, и посидим у твоего костра, а ты, о Джабир, не возражай и не прекословь! Если бы одна из дочерей арабов оказалась в таких обстоятельствах, разве ты из осторожности отказал бы ей в сочувствии?
И, разумеется, все вышло по его желанию. Мы привели коней и переправились, посадив Абризу на круп моего жеребца, потому что аль-Яхмум признавал только Ади, а всех прочих, оскверняющих его спину своей тяжестью, сперва кусал за ноги, как бы предупреждая, а потом сбрасывал самыми диковинными способами.
Но, когда мы вышли к костру, Абриза вгляделась в наши лица.
- Что это значит? - спросила она. - Вы оба - чернокожие? Какие же вы дети арабов?
- Мы родились от черных женщин, и никто не ставит нам этого в упрек, объяснил Ади. - Нам доверяют командовать войсками, а когда мы вернемся в столицу, то будем сидеть с нашим царем в диване. И его вельможи охотно отдадут нам в жены своих белых дочерей.
Но она покачала головой.
- Мне всегда говорили, что лишь демоны черны лицом, - сказала нам она. И умные люди рассказывают, что в дальних странах живут черные, похожие на диких зверей, и они поклоняются шайтану.
- Это зинджи, а мы поклоняемся Аллаху великому, могучему, - возразил Ади. - Правда, многие правоверные считают, что в день Страшного суда у всех грешников почернеют лица, но когда это свершится, тогда и увидим.
- И многое можно сказать в защиту черноты, - вмешался я. - Разве не знаешь ты, о Абриза, что сказано в Коране: клянусь ночью, когда она покрывает, и днем, когда он заблистает! И если бы ночь не была достойнее, Аллах не поклялся бы ею и не поставил бы ее впереди дня. Разве не знаешь ты, что чернота - украшение юности, а когда нисходит седина, уходят наслаждения и приближается время смерти? И разве не прекрасны стихи:
Нет, белых я не люблю, от жира раздувшихся, Но черных зато люблю я, тонких и стройных.
Я муж, что сажусь верхом на стройно-худых коней В день гонки; другие пусть на слонах выезжают.
Девушки Абризы, испуганные нашим появлением, встали по ту сторону костра и слушали нас, не понимая наших слов. Но Абризе не было до них дела стихи снова заворожили ее.
- Прибавь, о Джабир... - попросила она.
- И сказал любимец Харуна ар-Рашида, поэт Абу-Новас о возлюбленном:
Явился он ко мне в рубашке черной, И пред рабами он предстал во мраке.
И молвил я: "Вошел ты без привета, и радуется враг мой и завистник.
Твоя рубашка, кудри и удел мой То черно, и то черно, и то черно".
- Прибавь, о Джабир, - снова попросила Абриза.
- И еще в числе достоинств черноты то, что из нее делают чернила, которыми пишут слова Аллаха, - немедленно отвечал я, - и черны также мускус и амбра. И как прекрасны слова поэта:
Не видишь ли ты, что мускус дорого ценится, А извести белой ты за дирхем получишь куль?
Бельмо в глазу юноши зазорным считается, Но, подлинно, черные глаза разят стрелами!
Абриза рассмеялась.
- Ты убедил меня, о Джабир, но что же делать теперь мне, белокожей? спросила она. - Может быть, потому ваши женщины закрывают лица, что они белые, а у арабов ценится черная кожа?
Тут рассмеялся и Ади.
- Нетрудно вступиться за тебя, о госпожа, и победить в споре, клянусь Аллахом! - воскликнул он. - Ведь сказал другой поэт:
Не видишь ли ты, что жемчуг дорог за белый цвет, А угля нам черного за дирхем мешок дают.
И лица ведь белые - те прямо вступают в рай, А лицами черными геенна наполнена.
- Прибавь, о Ади! - повернувшись к нему, велела Абриза, и лицо ее было радостным.
- А Абу-Новас так приветствовал возлюбленного:
Явился он ко мне в рубашке белой, Его зрачки и веки были томны.
И я сказал: "Вошел ты без привета, А я одним приветом был доволен".
Он молвил: "Споры брось ты, ведь господь наш Творит невиданное бесконечно.
Моя одежда, как мой лик и счастье: То бело, и то бело, и то бело".
- Как жаль, что я не могу принять участие в этом споре! Если бы я знала подходящие стихи... - она вздохнула. - Теперь я вижу, как мало знаю! И если бы я лучше владела вашим языко, то сама сочинила бы подходящие стихи... А какие еще у тебя доводы, о Ади?
- В белизне множество достоинств, и снег, что так ценится на пирах, нисходит с небес белым, и мусульмане гордятся белыми тюрбанами! - отвечал он.
- Когда моему отцу предложили возглавить паломников, а это немалая честь, он взял нас всех с собой, тетка Бертранда на этом настояла, помолчав, сказала Абриза. - И мы долго плыли на венецианской галере. А потом матросы закричали, и мы вышли на палубу, и я увидела вдали берег, и белые города на склонах гор, и золотые купола ваших мечетей... И всякий раз, вспоминая вашу землю, я буду видеть эту безупречную белизну на зелени гор...
Но напрасна была эта тоска, и Абриза отмахнулась от нее, словно от надоедливой мухи, и окликнула девушек, и велела им расстелить скатерть поверх ковра, и бросить к ней кожаные подушки, и позаботиться о вине.