- Вот я и буду этой двадцатой женщиной! - отвечала Джейран. - Я обо всем подумала, о любимый! Я знаю очень мало, но я привыкла не поддаваться бедствиям! Если вообще в человеческих силах сделать какое-то несложное дело - я его сделаю, клянусь Аллахом! Я вышла из этого разбойничьего рая, прошла через горы, я не побоялась джиннов, я возглавила тот отряд, который освободил аль-Асвада - и ты сам знаешь, что я еще сделала! Аллах сохранил мне жизнь, и всякий раз, как я избавлялась от смерти, я как бы слышала его голос: "Я храню тебя ради того, чтобы и ты кого-то спасала и сохраняла, я даю тебе жизнь, чтобы и ты кому-то дала жизнь! " Аль-Асвад не нуждается во мне, и Салах-эд-Дин не нуждается во мне, и нет мне нужды в тех женихах, которых мне найдут посредницы ради моего приданого! Я пришла к тебе не потому, что больше мне было некуда идти, о Хайсагур! Ведь об этом ты подумал, о любимый?
- О Аллах, ведь когда-то из этой женщины каждое слово приходилось вытягивать клещами, словно больной зуб! - сказав это, Хайсагур вдруг смутился, негромко рассмеялся и погладил Джейран по голове.
Она изловчилась и поцеловала крупную темнокожую руку оборотня.
- Может быть, я - единственная женщина, которая может дать жизнь твоим детям, - Джейран покраснела до ушей. - И ты же хочешь этого!
- А ты не боишься, что наши дети будут горными гулями? - спросил Хайсагур. - Ты не боишься, что гули, когда узнают, что ты рожаешь мне тут детей, придут и заберут их, чтобы воспитать на свой лад? И если они уродятся в меня - им придется всю жизнь провести в этой крепости...
- А разве ты сам всю жизнь провел в крепости? Они найдут себе дорогу не хуже нашей, если будет на то милость Аллаха, - возразила Джейран.
- Да - мальчики найдут. А если ты, о женщина, возьмешь и нарожаешь мне дочерей? Ты подумала, какие это будут красавицы?
Хайсагур все ее посмеивался, удерживая Джейран на некотором расстоянии.
- Видишь ли, о любимый, если бы я была красавицей, то уже давно рожала бы детей какому-нибудь бедуину, или была брошена Салах-эд-Дином ради другой красавицы, помоложе годами, или вообще досталась бы толстому купцу, владельцу многих наложниц. А теперь я даже рада своему уродству - ведь ты будешь во мне уверен, о Хайсагур, ты будешь твердо знать, что я тебя не покину. Видишь, я действительно все обдумала.
- Ты красавица, о Джейран, - сказал оборотень. - Во всех землях франков не найти такой, как ты.
Вдруг Джейран улыбнулась - ей пришла в голову весьма лукавая мысль.
- Афранджи по воле Аллаха далеко, а вот в этой крепости я воистину буду первой красавицей! Чего же тебе еще нужно, о любимый? Поверь, у меня хватит силы быть с тобой и растить наших детей!
Хайсагур ничего не ответил. Его молчание длилось так долго, что Джейран забеспокоилась. По лицу гуля-оборотня она видела, что мысли, посетившие его, невеселого свойства. И она тоже молчала, давая ему возможность разобраться с этими мыслями.
- Я боюсь... - вдруг сказал Хайсагур. - Я боюсь твоей близости... Я боюсь погубить тебя... Я не могу приблизить тебя к себе!
- Значит, ты любишь меня? - спросила Джейран.
Он ничего не ответил.
Да ей и не нужно было ответа.
Она развела обеими руками полы халата, еле сходящиеся на широкой груди Хайсагура, и рванула на себе кушак.
- Ты еще не знаешь, что это, - сказала девушка, когда гуль увидел черное ожерелье. - А я знаю! И я знаю, зачем мне дал его старый фалясиф Гураб Ятрибский! И у меня хватит силы! .. Помнишь - тогда, ночью, в караван-сарае?..
Джейран распахнула на себе платье еще больше и прижалась обнаженной грудью к обнаженной груди Хайсагура, так, что ожерелье, впечавшись в кожу, причинило боль и ей, и ему.
- Вот и все, - прошептала она. - Я - твоя, клянусь Аллахом, а ты мой. Вот и все... И не надо ничего больше говорить... И пропади он пропадом, мой гороскоп! Я родилась под твоей звездой, о Хайсагур! Я родилась под звездой аль-Гуль! И поэтому я могу быть только твоей, о любимый...
* * *
- Да замолчите ли вы когда-нибудь, о несчастные? Я с таким трудом убаюкала этого ребенка, а вы сели у дверей и ругаетесь скверными голосами, словно двое нищих под дверьми мечети из-за погнутого даника!
- Разве нет у тебя невольниц, чтобы баюкать ребенка, о Шакунта? Разве аль-Асвад не подарил тебе целый дворец с невольницами, евнухами, поварами и всем, что в таких случаях полагается? А если не подарил - то где же мы тогда находимся, о владычица красавиц?
- О Шакунта, виной тому только твое упрямство! Я предложил бы тебе дворец вдвое больше, и послал бы купить невольниц, опытных в уходе за детьми, и я...
- О Аллах, почему ты до сих пор не покарал этих двоих? Ребенок так долго не хотел засыпать, и кряхтел, и хныкал, и вот он наконец спит, а они вопят, словно два ишака, увидевших шайтана! За что покарал ты меня их обществом, о Аллах?
- Если ты не хочешь нас видеть, мы уйдем, о Шакунта.
- Да, мы уйдем, и не станем мешать тебе баюкать ребенка, клянусь Аллахом.