Шайтаны (СИ)

— Сейчас узнаю, — обеспокоенно ответила тетя Аминат и вышла из дому.

Через некоторое время заглянула соседка и сказала, что убили одного и ранили другого милиционера. Потом явилась Аминат и возбужденный Хаджик, который шагал из угла в угол и тараторил:

— Пацаны говорят, они вообще в душе не волокут, откудова стреляли.

— Да из леса напротив, наверняка, — говорила Аминат.

Потом снова появилась соседка и стала причитать и всплескивать руками, мол, какие бедняги, какие молодые. Потом началась какая-то суета, стали клясть почему-то Ахмедова и весь его клан.

Тем временем Бике из села позвонила мама и сказала, что Хабиб и Муху оставили Саиду в Леваши и едут обратно, и что Хабиб говорит, что никогда Саиду не простит, но, мол, голос у него уже спокойнее. И еще мама предупредила Бику, чтобы она поменьше общалась с Эльмирой:

— Это Гамидовых ветвь, у них почти все такие девицы.

Потом после каких-то хозяйственных дел улеглись, и Наида смотрела на черный ночной потолок, слушала жужжащие за стеной голоса Аминат и соседок, обсуждавших убийство, и с удивлением вспоминала, как взлетала на высокую Седло-гору. В полусне ей почудилось, что голоса, искажаясь, превращаются в нечеловеческий гул, то тонкий, то низкий. И в этом гуле прорывается нечто ужасное, поддразнивающее, хитрое.

Она вспомнила, как в детстве, приезжая в селение, боялась искусных в коварстве шайтанов. Они меняли обличье, подделывали голоса, умыкали и сводили с ума заснувших в поле людей. «Даже когда тебя зовет мама, — говорили сельские дети, — не отвечай ей сразу. Может случиться так, что ее голосом тебя окликает шайтан. Произнеси заклинание и только потом подавай голос». Холод прокрался Наиде в грудь, но постепенно она обессилела думать. Гул становился глуше и глуше и, наконец, наступила кромешная безмысленная темнота.