Шакал (ЛП)

— Почему ты был уверен, что это Жанель?

— Я чувствовал запах ее мыла на его пижаме, его волосах, его коже. Доджен был слишком осторожен, чтобы упомянуть об этом. Как и о сломанной шее. — Ее дед обратил на нее пронзительный взгляд. — Просто хочу внести ясность: я не терплю Глимеру. Они бесполезно истощают ресурсы нашей расы. Да только мне пришлось защищать тебя и Пойзи. Безумие Жанель принимало острую форму — уже где-то на грани, но еще не за ней. Это был мой единственный шанс. Я знал, что аристократы без колебаний конфискуют активы в случае убийства, и поэтому они будут действовать поспешно, опираясь на мою информацию. Они так и сделали. Я солгал ей, чтобы заставить ее пойти в Совет. Я сказал ей, что она получила приличное наследство от старика, которого убила. Что уведомление об обвинении было ошибкой. Она была агрессивной, но не такой умной. Она мне поверила. — Он покачал головой. — Или, возможно, поскольку я не учитывал ее отклонения, проигнорировала риски для своей свободы, потому что я был ее близким родственником. Или… может, она была чрезмерно самоуверенна. Как и в случае с телом, которое она разместила в той позе, предполагая, что все примут это за чистую монету, она вполне могла подумать, что ей поверят. Я не знаю. Но в чем я был уверен — так это в том, что я должен был защитить тебя и Пойзи. Однажды познав вкус смерти, Жанель снова бы жаждала его ощутить и вполне могла начать со своих родственников.

Никс провела руками по изношенной облупленной поверхности рабочего стола, за которой ее дедушка проводил часы.

— Ты поступил правильно.

— Я не мог рисковать и ждать, когда она причинит вред любой из вас. Вы обе являетесь и всегда были всем, ради чего мне стоило жить.

Обратив на него глаза, Никс старалась не выглядеть такой потрясенной.

— Ты правда так считаешь?

Ее дед пыхнул трубкой. Когда его взгляд, наконец, встретился с ее собственным, в его глазах стояли непролитые слезы.

— Я всегда так считал. Я потерял дочь. Мою шеллан. Моих родителей. Моих друзей, кузенов, которых я знал. Моя жизнь уже давно на исходе, и на мой век выпало немало горя. Ты и Пойзи? Вы доставили мне немыслимую ​​радость. Пойзи с ее теплотой, ты со своей храброй натурой. Вы двое — это все, что поддерживает во мне жизнь.

Ее дед откашлялся.

— И я так горжусь тобой, Никсанлис. Потому что ты следуешь своей судьбе. И я горжусь Пойзи, которая за последние ночи познала собственные силы. Вы обе изменились, и теперь я могу уйти с миром.

— В смысле? — Никс ахнула. — Ты болен…

— Нет, нет. — Он небрежно махнул рукой, словно стирая слова. — Я в порядке. Но когда придет мое время отправиться в Забвение, я буду знать, что вы с Пойзи сможете позаботиться о себе. Вы справитесь и без меня, и это приносит мне большое облегчение.

Никс задохнулась.

— О, дедушка.

Когда он раскрыл свои объятия, Никс бросилась к нему. Он прижал ее к себе, и Никс крепко за него ухватилась.

— Я люблю тебя, дедушка, — хрипло сказала она.

— А я — тебя, моя Никс. Я горжусь тобой. Всегда.

Они стояли так, и Никс глубоко вздохнула, вбирая запах свежей сосновой стружки, лака и дыма из трубки. Она не хотела плакать и не плакала.

Она боялась, что, как только откроет шлюзы, эмоциональное освобождение невозможно будет остановить. К тому же, их ждало дело.

Именно Никс сделала шаг назад, хотя она всю свою жизнь ждала этого момента. В ответ ее дедушка кивнул, и она знала, что он собирается снова поместить свои эмоции в хранилище и все это крепко запереть. Но теперь она поняла, для чего. И если ты чего-то не видишь собственным глазами, это не значит, что этого не существует.

Так бывает со звездами, скрытыми за покровом облаков.

Как Шак — под землей.

— Я готова, — сказала Никс.

Ее дед кивнул и жестом указал ей на стол в дальнем углу. Поверхность была покрыта грубым армейским одеялом, и под тяжелым войлоком выступали бугры.

— У меня есть то, что нам нужно. — Откинув одеяло, он открыл взгляду семь пистолетов, две винтовки, меч с широким лезвием, пять поясов с обоймами и…

— Это ручные гранаты? — спросила Никс, вдыхая и чувствуя запах оружейного масла.

— Тянешь за чеку, и у тебя пятнадцать секунд, чтобы бросить и отбежать.

— Хорошо.

Когда он отложил сверток серой ткани, который держал под мышкой, и начал собирать оружие, Никс взяла девятимиллиметровый, проверила, есть ли в обойме пули и установлен ли предохранитель, и сунула пистолет в задний карман джинсов.

— Вот, надень это. — Ее дедушка протянул вперед пустую кобуру. — И вытащи рубашку, чтобы все это скрыть.

Она сделала, как он предлагал, в то время как дед повесил крест-накрест пояс с двумя из трех гранат, два пистолета и большую часть боеприпасов.

— Ты оставишь этот меч здесь? — спросила она, взяв одну из винтовок.

Ее дед смотрел на оружие с такой тоской, словно оставлял любимого питомца дома одного на пять недель.

— Да, — сказал он. — Но я уверен, что с гранатами будет весело.

— Весело? — Никс невольно улыбнулась. — Я думала, ты ремесленник.

— Так и есть. — Он снова взял сверток ткани и сунул подмышку. — Но я занимался и другими вещами.

— Загадочно.

— Все мы многогранны.