Шакалота. Птичка в клетке

— Нет. — Вздыхает. — Надеюсь, у тебя получится.

— Правда? — сомнительно улыбаясь, поворачиваю к ней голову. — Теперь ты в меня веришь?

Задерживает на мне твёрдый взгляд и говорит со всей уверенностью:

— Даю тебе слово, Багрянова, что если ты сможешь уговорить его продолжить лечение и не опускать руки, ни ты, ни Макс, больше никогда в жизни меня не увидите. Клянусь. Просто сделай это. Помоги ему. Пожалуйста.

* * *

Упираюсь тростью в вытоптанную дорожку, пытаюсь сориентироваться в направлении, чтобы в лишний раз не звонить брату и не просить вновь «подтереть мне задницу», как слышу — сзади трава зашуршала. Мягко, будто кто-то осторожно идёт по ней мягкой поступью.

Замираю.

Сердце до самого горла подпрыгивает и дыхание перехватывает.

«Так вот почему здесь так светло.»

* * *

Остановился. И я следом.

Полчаса назад Вероника привезла меня сюда, узнав у Ярослава, куда в скором времени Макс направится. Костика пришёл навестить и даже не знал, что будет здесь не один.

Я смотрела на него… всё это время, пока он делился со своим лучшим другом сокровенным.

Замерев стояла в траве у ближайшего дерева на развилке, так близко к нему и одновременно так далеко… Слушала, как поёт птица на ветке. Слушала, как говорит Макс. Всё слышала… каждое слово пропитанное болью, каждый вдох наполненный грустью, каждый выход, будто силы на исходе. Будто желания жить, бороться не осталось. Он смирился. В каком-то смысле Макс Яроцкий успокоился.

Не оборачивается, молчит, вниз смотрит.

Стою за его спиной и практически не дышу. Руки дрожат так сильно, что приходится сжать их в кулаки и убрать за спину, ноги, будто не мои, будто ватой набитые. До боли кусаю губу, чувствую, как в груди грохочет сердце, и узнаю этот ритм — словно огромная бабочка опалёнными крыльями бьётся, взлететь пытается.

Кажется, что это сон. Сотни раз я представляла себе нашу встречу, вопреки здравому смыслу, вопреки решению, что давно приняла, верила — она случится. И каждый раз, в своих фантазиях, я не видела ничего кроме его лица. Рисовала контур губ подушечкой пальца, вспоминала его запах, целовала… Это казалось проще. На самом деле всё оказалось не так: слишком тревожно, волнительно, страшно, что, кажется, воздух заканчивается, вдох с трудом сделать получается.

Как же я скучала.

Как же сильно я по нему скучала…

— Это ты принесла розы? — низким тембром с лёгкой хрипотцой, спокойно, будто мы только вчера с ним виделись. — Костик ненавидит розы, — медленно поворачивается ко мне. — Он в принципе цветы ненавидит.

— Я… — беззвучно.

Вдох поглубже, унять головокружение, унять дрожь и повторить громче:

— Я… я не знала.

Молчит. И будто на меня смотрит, не может — знаю, но всё равно его взгляд чувствую. Всё тот же, каким он смотрел на меня, только на меня… Пронзительный до слабости в коленях, пристальный до онемения в кончиках пальцев. «Мой» взгляд. Сквозь тьму и тёмные очки чувствую его каждой клеточкой кожи.

Нерешительно ступаю ближе, медленно, будто спугнуть его могу. Замираю в шаге от Макса и вижу своё лишённое красок лицо в стёклах его солнцезащитных очков.

— Это ты… — шепчет, и вдох глубокий делает. Голову отворачивает, будто стыдясь чего-то. Многого стыдясь.

Но я его давно простила. За всё простила.

— Я сошёл с ума? — голос дрогнул.

— Нет.

— Тогда почему ты здесь?

* * *

— Сама до конца этого не понимаю.

Как это возможно?

Это сон? Если да, то я не хочу просыпаться.

Это её голос. Её запах… Боже, как долго я его не вдыхал. Во рту так сухо, что язык с трудом ворочается, сердце бьётся где-то в горле, а голова кругом идёт от избытка чувств. Хочется наплевать на пропасть возникшую между нами, схватить её в охапку, прижать к себе, уткнуться носом в волосы и больше никогда не отпускать. Чёрт… никто никогда не узнает, каких усилий мне стоит, прямо сейчас этого не сделать.

Я просто не могу. Просто права на это не имею.

Я сломал этой девочке жизнь…

Лиза… зачем ты приехала? Чтобы увидеть меня таким? Зачем?.. Ты просто вернёшься домой, а я опять останусь вариться в этом аду… без тебя.

Это больно. Бля*ь, как же это больно!

* * *

— Вероника меня привезла, — говорить о ком-то третьем оказывается проще, и я цепляюсь за эту соломинку.

Макс никак не реагирует на эту новость.

— Она мне всё рассказала, — глаз с него не свожу, пытаюсь понять реакцию. Но нет её — никакой реакции.

А я пугаться начинаю. Сомневаться.

Вдруг руку протягивает и лёгким движением касается моих волос.

— Они стали длиннее, — уголок его губ приподнимается в едва заметной улыбке.

— Да, — шепчу, чувствуя, что договор с самой собой о том, что сегодня слёз не будет, летит ко всем чертям.

Плавным движением, кончиками пальцев касается моей щеки, и я закрываю глаза, подаваясь порыву нежности, прижимаюсь к его ладони и беззвучно плачу, прикусывая губу.

— Ты плачешь?

— Нет, — голос звучит ровно.

— Врёшь.

— Нет. Эти слёзы… они… они сами текут. Я не хочу, правда.

Осторожно заводит ладонь мне за шею, так что на коже мурашки вспыхивают, и мягко притягивает меня ближе. Мало. Не достаточно близко.

— Сними очки, — прошу.