Шакалота. Птичка в клетке

— Да сколько можно меня об этом просить? Просто скажи, что случилось. С бабушкой что-то…

— Нет, — головой трясёт. — Просто… просто у нас гости.

Хмурюсь:

— Паша приехал? Уже? — Сбрасываю кеды и иду на кухню.

— Нет. Лиза…

Распахиваю дверь и замираю, как вкопанная на пороге.

Не-е-ет… У меня галлюцинации? Я сплю?

— Какого…

— Лиза, — папина рука опускается на плечо, и я не успеваю выругаться при виде этой стервы на кухне моей квартиры! На кухне квартиры моей семьи! Какого чёрта она здесь делает?! Какого чёрта Светлаковой понадобилось?!

— Привет, — поднимается из-за стола, обтягивая короткое красное платье в облипку. Смотрит будто неуверенно, но ни разу не приветливо. Не стыдливо, не с сожалением, а так, будто просто слегка не уверена в том, что решение приехать сюда было верным.

— Ты… ты… — просто не могу слов подобрать. — Папа, зачем ты её впустил? — Круто разворачиваюсь к Светлаковой. — Что тебе здесь надо? У тебя что, совсем совести нет? Или это шутка такая?

— Лиза, — папа не даёт Веронике ответить, голос его звучит строже, — я тоже не в восторге от её присутствия в нашем доме, но мне… мне ты веришь?

Странный вопрос. Мой отец должен ненавидеть эту дрянь, после того, сколько гадостей она совершила! Участие Светлаковой в игре в роли одного из наблюдателей не было доказано, но я-то знаю… знаю, что ничего святого в ней нет! Она всю мою душу, все мои шрамы на всеобщее обозрение выставила. И вот она здесь? Мало было одной подлости? Чего ещё она хочет?

— Чего ты хочешь?

Вероника делает несколько шагов ко мне навстречу и пристально в глаза смотрит. Выглядит, как всегда бесподобно, холодно, величественно… Переводит взгляд на моего отца, будто спрашивая о чём-то, затем снова на меня…

— Поговори с ней, Лиза. — Поверить не могу, что эта просьба звучит от папы. — Просто выслушай её, хорошо?

— Для чего? — головой качаю. — Пап, зачем мне это делать? Пусть уходит.

— Выслушай её.

— Папа, что происходит?

Отец мягко опускает ладонь мне на плечо и шумно и медленно выдыхает, твёрдо глядя в глаза.

— Мама с бабушкой скоро вернуться с рынка — я звонил им. У тебя осталось не больше тридцати минут, чтобы выслушать Веронику и сделать правильный выбор.

— О чём ты говоришь?

— О том, что… — Папа замолкает ненадолго, будто слова ему с трудом даются, а потом решительно произносит: — Все мы совершаем ошибки. Порой такие, которые уже нельзя исправить, потому что слишком поздно. Я… сделал много таких ошибок, Лиза, и с этим грузом мне придётся жить, сколько бы отведено не было. Я… — прочищает горло и вновь вздыхает, а глаза влагой наполняются, — я не могу допустить, чтобы и ты жила с этим грузом. Ты уже взрослая девушка, и я не хочу совершать снова одну и ту же ошибку… не хочу держать тебя, не хочу видеть грусть в твоих глазах, когда ты о нём думаешь. Думаешь, я не вижу ничего?

— Папа…

— Послушай меня, Лиза. Ты не глупа и какое бы решение не приняла, я доверюсь ему. Доверюсь тебе. Просто закончи это, или до конца жизни будешь жалеть о том, что не сделала этого, будешь винить себя, его, нас и в итоге… однажды сломаешься, а я не хочу… не могу потерять и тебя.

Папа замолкает, а я просто не знаю, что ответить. За последние два года это была самая длинная и самая осмысленная его речь.

А затем он просто выходит из кухни и, прежде чем закрыть за собой дверь, уверенно добавляет:

— Я позвоню Зое. Скажу, что сегодня ты переночуешь у неё.

Через двадцать минут я уже сидела в машине Светлаковой и пыталась осмыслить всё, что услышала на кухне. Вероника была коротка, но предельно ясна. Гораздо больше она рассказала моему отцу, уверена в этом лишь потому, что он отпустил меня с ней, в другой город, втайне от мамы и бабушки.

Вероника рассказала ему о том, как у нас с Максом всё начиналось и о том, к чему это всё привело.

— Он любит тебя, — сказала она мне перед выходом из дома. — Всё ещё любит.

— Откуда ты знаешь? Макс бы не стал…

— Нет. Мы с ним не говорили. Но я говорила с его братом, а Ярославу врать не зачем. Макс постоянно его о тебе расспрашивал, звонил ему только для того, чтобы спросить, как дела у тебя.

И вот я сижу в её машине, которая уже мчится по залитым летним солнцем дорогам города, и кажется… схожу с ума от одной мысли, что сегодня могу его увидеть. Ладони потеют и в дрожь время от времени кидает.

— Нервничаешь? — А Светлакова ещё и масла в огонь подливает.

Смотрю на тоненький ободок на её безымянном пальце, но спрашиваю о другом:

— Зачем ты это делаешь?

— Думала, ты ещё на кухне спросишь.

— И?

Бросает на меня короткий взгляд и отвечает не сразу:

— Не ради тебя. Если бы я сама могла помочь ему, меня бы здесь не было, и ты это знаешь. Я просто не могу, сложа руки, пусть и издалека, смотреть на то, как Макс медленно себя убивает. И ты единственная, кто всё ещё может до него достучаться.

— А если бы я отказалась?

— Но ты здесь, — вновь на меня смотрит и горько усмехается. — Я не нужна ему. Я всегда знала, что не нужна ему… Но ни о чём не жалею. Я любила его. Да, по-своему, эгоистично, но любила.

Молчание становится невыносимым, жутко неловким и Вероника решает включить радио.