Шакалы пустыни

Вечером, на закате, ждали лодку. С транспортом ныне у каирских окраин было тяжко: драпал город. Судя по слухам, исход имел массовый и панический характер. Бежали мубаширы[1] и кади[2], убегали сборщики податей и прочие чиновничьи и должностные лица прежней администрации, поспешно отбывали гордые наследники халифов и визирей, уходили купцы и торговцы с семьями, наложницами, рабами, коврами, ценными и малоценными ценностями, тюками с товарами, спешно скрипели во тьме ломящиеся от добра повозки, проплывали не выспавшиеся тяжко навьюченные верблюды, клацали подковами понурые лошади, ослы и прочая подневольная живность. Бежали в страхе ремесленники со своим инструментом, водоносы с женами, горшечники с детьми, тряпичники-холостяки, нищие, курители греховных снадобий со своими кальянами и трубками; все, все спешили покинуть город. Из разговоров «археологических» лиц, сведущих в текущей и «ближне-прогнозируемой» обстановке, Катрин знала, что паника и беготня продлится недолго: через сутки-двое горожане начнут возвращаться. Кто-то одумается, у кого-то расхвораются дети, кого-то успеют ограбить восхищенные открывающимися широчайшими перспективами кочевники-бедуины. В общем, уходить на юг или восток у лишенных лошадей и верблюдов бедняг не останется ни возможности, ни желания. Выяснится, что нашествие армии неверных — еще не самое страшное. Пока французы вели себя вменяемо и тактично: бегству перепуганных горожан не препятствовали, предпочитая пересчитывать боевые трофеи, разбираться с захваченными кораблями, вылавливать из реки ценности сожженного флота, обирать трупы героически павших на поле боя врагов — золота и драгоценностей на телах мамлюков имелось столько, что любая фараонова сокровищница позавидует. В город батальоны Наполеона войдут без спешки, дождавшись спокойствия и относительного безлюдья.

В отличие от армии гениального генерала, «археологические» изыскания ждать никак не могли. Катрин понимала, что руководство экспедиции пытается в полной мере воспользоваться безвластием и беспорядком в городе, но что именно предстоит свершить в Каире, оставалось загадкой. Из намеков и оговорок следовало, что визит будет нанесен в самую старую и сложную часть города — практически в саму Цитадель[3]. Что, конечно, отягощало тактическую задачу.

Приказано было готовиться к выходу полноценной туристско-боевой группой: силовой отдел экспедиции в полном составе, оба переводчика, и, для окончательного подчеркивания откровенно цирковой атмосферы, — черная Вдова-служанка. Подбор личного состава Катрин несколько удивил, а охранники (у коих ссадины на самолюбии после вчерашнего еще едко щипало) демонстрировали свое недовольство еще откровеннее. Возможно, мсье «Спящий» и снизошел бы до объяснения своего спорного решения, но начальник был занят возней с переводчиками — оба толмача как-то внезапно и враз занедужили.

Пока начальник и доктор выясняли причины странного группового недомогания, головная группа сидела на берегу и ждала обещанную лодку. «Семь-Шесть» и «Девять» значительно переглядывались, но хранили молчание. Ночная свежесть еще не успела вытеснить дневное тепло, и парням было душновато: плотные европейские полувоенные костюмы плюс бронежилеты с разгрузками и оружием, а поверх этой цивилизованной «импортной» роскоши местные свободные дишдаши[4].

— Если жаждете вволю пошептаться, могу отойти, — проявила милосердие и добрую волю сидящая налегке Катрин.

— Шептаться нам не о чем, — заявил Госслен-«Девять». — Но не сомневайся — мы за тобой присмотрим. Пристально присмотрим. Так что лучше веди себя смирно. Мы тебе не доверяем.

— Как не доверяете?! — встревожилась девушка. — Но отчего же? Нет, за мной всегда приглядывают, тут спору нет. Но обычно я вызываю симпатию, полное доверие и желание пообщаться. А тут вдруг… Какие-то вы странные.

«Девять» нервно глянул на своего старшего друга.

— Это она так шутит — пояснил «Семь-Шесть». — Находит чрезвычайно забавным издеваться и оскорблять.

— Где я вас оскорбляла? Еще даже и не начинала, — запротестовала Катрин. — А вот вы давеча в меня стрелять пытались.

— Не в тебя, а над плечом, — напомнил склонный к занудству «Девять».

— Допустим. Это, конечно, в корне меняет ситуацию, — проворчала Вдова. — Я вам как честная девушка стволы вернула, а он немедля «над плечом». И это нынче называется «галантность».

— Галантность? Нет, не слышали, — ухмыльнулся «Семь-Шесть».

— Ну да, я все время забываю, — кивнула Вдова. — Ладно, отринем лишние понятия, оставим суть.

— Именно. Только попробуй нас подставить. Вейль, если хочет, может иметь на тебя какие угодно личные планы, а мы всего лишь собираемся вернуться домой живыми. Так что… — «Девять» поднял локоть — под рукой, доступный в распоротой галабее висел «хох»[5] с куцым стволом.

Катрин поморщилась:

— Ах, оставьте свой шовинистический мужланский милитаризм. Еще раз вздумаете целиться в мою сторону — пеняйте на себя. «Над плечом», «в колено» или «в ушко» — мне без разницы. Покалечу. Я предупредила.

«Семь-Шесть» хмыкнул:

— Попробуй.