Шакарим

Свободы день встает. Казахи, мой народ,
Идите за людьми, узревшими восход,
За светлою зарей идет и солнце вслед,
Казахи, вам пора навеки сбросить гнет.

Прочь с корнем вырвем мы усобицы, раздор,

Отбросим навсегда ложь, сплетни, всякий сор,
Всю волю, мужество пора уже собрать,
По справедливости зажить всем с этих пор.

Всю душу дружно вы в свой вкладывайте труд,

Передовые пусть народы вас ведут,
Самовлюбленность вам и зависть ни к чему,
Пусть вас свободными, правдивыми зовут.

Пусть совесть прояснит твой разум, мой народ,

И светлое пускай над темным верх возьмет,
Как сердце доброе, пусть справедливый труд
В союзе с разумом всех к миру приведет.

В стихотворении с таким подчеркнутым названием — «Взошла заря свободы», кроме лирического апофеоза торжества света над тьмой, эстетически значимы мотивы совести, проясняющие разум народа, при котором «люди все равны, и плохие только те, кто стал рабом мошны».

Самодовлеющий мотив зари, таким образом, это не декларативно-пафосное восприятие нового строя, а искреннее пожелание: «пусть в трудовой семье живут земли сыны».

Ровно восемь месяцев после смены самодержавия либерально-демократической властью прошли для казахского народа без потрясений, в благостной тиши.

Тобыктинская молодежь успела осуществить на жайляу Ойкудык постановку пьесы «Енлик и Кебек» молодого писателя Мухтара Ауэзова. Написал он пьесу, конечно, под впечатлением от одноименной поэмы Шакарима. Сам автор пьесы и руководил постановкой. Она была осуществлена по случаю выдачи замуж и проводов Акыш, внучки Абая. Артистами-любителями были внуки Абая и родственники автора пьесы, причем и женские роли, как в средневековых европейских театрах, исполнили аульные жигиты.

Шакарим хорошо знал юного Ауэзова, который в пору обучения в Семипалатинской учительской семинарии общался со сверстниками из клана Кунанбая.

Ахат, какое-то время тоже обучавшийся в учительской семинарии, писал:

«Отец любил молодежь, особенно образованную молодежь. Таких ребят, как Вилял Кунанбаев, Нугман Кунанбаев, Кутайба Ибрагимов, которые учились в семинарии, привечал особо, подолгу с ними разговаривал, они жили у нас по два-три дня. Я был еще маленьким, понимал не все, о чем говорили. А когда подрос, приезжали такие учащиеся, как Мухтар Ауэзов, Даниял Искаков. И они оставались на несколько дней, беседовали с отцом.

Мухтар все больше спрашивал о писателях и поэтах Востока. Отец, как знаток в этом, все объяснял. Однажды Мухтар спросил у отца, кто самый сильный из восточных поэтов. Отец сказал: «Они все мастера, писали красивые поэмы, были красноречивы. Их высоко ценили западные поэты и мыслители. Трудно сказать, кто лучше или хуже». Ио выделял Хафиза. Говорил: «Его стихи возникают из небытия». Называл Хафиза тонким мастером слова, читал его стихи, тут же переводил. Называл также интересными и содержательными рассказы шейха Саади, читал их. Знакомил с творчеством Навои, Фирдоуси.