Шах и мат

– Я это не отрицаю. Уверена, для разных людей секс подразумевает разные вещи, и уважаю выбор каждого. – Я отмахиваюсь от воспоминаний о прошлой ночи, когда общалась с Алексом. – Но привязанность – это не про меня. Сближаться с кем-то всегда риск.

– Риск? Почему?

Я пожимаю плечами, понимая, что пока не готова объяснить.

– Мне все это не нужно. Я и так слишком занята.

Нолан кивает с понимающим видом:

– Ты заботишься о своей семье.

Я выгибаю бровь:

– Разве мы не обсуждали твою интрижку с одной из сестер Бодлер?

– Я толком не помню, что тогда случилось. Мы… Подожди.

– Что? – Я наклоняюсь ближе, чувствуя, что глаза вот-вот вылезут из орбит.

– Там был Каспаров^?

.

– Бывший чемпион мира?

– Да. Предлагал сыграть со мной.

– И?

– Что «и»? Мы сыграли.

– Давай кое-что проясним. Ты выбрал шахматы со стариком вместо секса?

Нолан смотрит на меня, как монашка из отдаленного монастыря, которой я пытаюсь объяснить, что такое биткоин.

– Ты меня вообще слушала? Это был Каспаров^?.

У меня вырывается смешок. Затем еще один. Я прижимаю ладони ко лбу и не могу перестать смеяться, думая о том, что, когда Нолан не ведет себя как полный мудак, он довольно милый. Когда я вновь смотрю на него, он пальцами перебирает прядь моих волос, будто это дорогой шелк. Его взгляд все еще немного стеклянный, так что я не возражаю.

– Надеюсь, это хотя бы была игра всей твоей жизни? – спрашиваю я.

Нолан смотрит мне в глаза:

– Нет. Не была.

– Тогда на что это было похоже?

Мы никак не можем разорвать зрительный контакт. Я чувствую, что мой позвоночник вибрирует, и черт знает почему. Раздается сигнал кухонного таймера, и мы оба отводим взгляд.

Я наливаю суп в чашку с надписью про Эмиля, потому что считаю, что заслужила лицезреть эту дивную картину.

– Вкусно, – с удивлением сообщает Нолан после первой ложки, что меня даже немного оскорбляет. – Не сравнится с мясным рулетом твоей мамы, но…

Я щипаю его за предплечье, но с тем же успехом могла бы ущипнуть статую. Он криво ухмыляется. И с легкостью съедает четыре порции, пока я грызу свой сникерс, притворяясь, что ни капельки не польщена. Мой уровень адреналина снижается, и я вспоминаю, что дала своему бренному телу меньше пяти часов сна и никакого кофеина.

– Ты готовишь? – рассеянно спрашиваю я.

– Редко. И не то чтобы хорошо.

– Но у тебя офигенная кухня, – я качаю головой. – Призовые деньги в шахматных турнирах – это что-то с чем-то.

– Так и есть. Правда, у меня был приличный трастовый фонд. Сама решай, какой из вариантов более приемлемый.

– Хорошо иметь таких родителей.

– Дедушку, – поправляет меня Нолан. – Раньше это была его квартира.

– Оу, – я прикусываю нижнюю губу, раздумывая над следующим вопросом. – Разве твой дедушка не…

– Ага. Играл в шахматы, сошел с ума и едва не убил меня, когда мне было тринадцать, – он не улыбается, однако в тоне меньше горечи, чем я ожидала.

Я все равно морщусь:

– Не лучший способ говорить о чужом психическом здоровье.

– Согласен. Дедушка страдал от поведенческого варианта лобно-височной деменции. Так понятнее?

Не отвечаю, и Нолан добавляет:

– Ты знала, что есть тип лобно-височной деменции, который передается по наследству?

Открываю рот и тут же закрываю. У меня такое чувство, что всему виной не только высокая температура, так что мне надо быть осторожной.

Нолану Сойеру нужна поддержка. Звучит странно, но все же.

– Боишься, что это случится с тобой?

Из Нолана вырывается невеселый смешок.

– Знаешь, что забавно? Раньше я боялся до усрачки, но теперь уверен, что меня это не коснется. Потому что как только я эмансипировался, то сразу сделал генетический тест. Вот только, насколько мне известно, мой отец тестирование не проходил. В какой-то момент я перестал отвечать на его звонки, но раньше он каждый день – каждый божий день – твердил мне, что если продолжу играть в шахматы, то закончу как дед. Будто все беды у него действительно были из-за шахмат.

– Звучит… глупо.

– Ну да. Глупые люди обычно говорят глупые вещи.

Нолан больше не смотрит мне в глаза, а прожигает взглядом пустую кружку. Его локти лежат на мраморной столешнице, и мне хочется наклониться ближе. Кажется, ему больно, поэтому я не рискну прикоснуться к нему, но рада, что сейчас здесь. С ним.

Я так делаю, когда расстроена Истон. И Дарси. И Сабрина, если она мне позволяет. Придвигаюсь ближе, чем обычно. Дышу одним воздухом. Позволяю нашим запахам смешаться в один. Я делаю это для своих сестер и подруги, а теперь для этого глупого чемпиона-переростка, которого пытаюсь поставить на ноги.

Мы оба очень странные.

– Эта квартира, которую он тебе оставил… слишком большая для одного человека, – бормочу я.

– Хочешь ко мне переехать? – его тон становится таким же искренним, как и мой.

– Конечно. Я продам свою поджелудочную железу. Думаю, на первые три месяца аренды хватит.

– Тебе не нужно ничего платить. Просто выбери комнату.

– И ты будешь принимать плату в виде компании? Я буду спасать тебя от ужина в одиночестве за этим пятнадцатиметровым столом, освещенным канделябрами, в стиле Брюса Уэйна?

– Обычно я ужинаю вон за той шахматной доской.